Смесь. Вячеслав Ерлыченков

коляска. Он знал, что в подвале храниться много всякого хлама, среди которого вполне могла оказаться скованная паутиной коляска. Пусть даже и без пары колес. Втянув голову и при этом всё равно собирая побелку макушкой, он блуждал по узким тусклым коридорам, пока не вышел в широкое помещение. Стало заметно холоднее, с тех пор как Кир был здесь в последний раз. Тело под холщовой хирургической робой напряглось, в беспомощной попытке согреться. Кир нащупал выключатель и сдвинул тугой тумблер.

      Склада здесь больше не было. Вернее, теперь это был совсем другой склад. Ржавые покосившиеся стойки для капельниц исчезли. Вместе с ними испарилась пирамида просиженных кушеток. Шкафы, снизу доверху набитые лабораторной утварью и разбухшими, пропитанными едким лекарственным дурманом книгами, тоже пропали. Теперь это место больше походило на морг. Кир увидел медицинские каталки, совсем новые, не меньше десяти штук и на каждой кто-то лежал, с головой укрывшись простыней. У многих в области лица белая ткань пропиталась кровью, бордовой как спелая вишня. Кир подошел к ближайшему трупу и попытался отдёрнуть саван – не вышло, кровь засохла. Пятна словно сургучные печати удерживали ткань. Тогда Кир дернул сильнее, и с тихим хрустом покрывало обнажило бледно фиолетовое лицо.

      – Ох, – Кир сделал шаг назад, под натиском увиденного.

      Перед ним лежал мужчина. Лет тридцати или чуть больше. Широко открытый рот его застыл в оборванном агонизирующем крике. Даже уголки губ слегка надорвались. Может ли человек кричать до такой степени? Кир сомневался.

      Вместо глаз у покойного было месиво. Кир так и назвал это про себя.

      «Месиво».

      Складывалось ощущение, что в глазницу парню воткнули отвертку и старательно там повозились, пока всё содержимое не превратилось в однородную массу.

      Кир подошел к следующему телу, открыл лицо – то же самое. Потом к следующему – опять. Начиная с пятого трупа, к раскуроченным глазам прибавились изувеченные уши. В них тоже что-то втыкали, вертели, ковырялись. По плечам и шее расплескалось содержимое сосудов и черепной коробки. У одного трупа уши и вовсе оказались отрезанными.

      «Месиво».

      На некоторых телах Кир заметил татуировки: аббревиатуры и символы, совсем не красивые, скорее даже уродливые, как синяки, раскиданные по бледному холсту тела. Вкупе с бритой головой это навело на мысль об уголовниках. Хотя голову могли обрить и здесь.

      – Чем вы здесь занимаетесь? – Сухие обветренные губы Кира двигались, царапая друг друга, но никто из присутствующих не собирался нарушать обет молчания.

      Хотя последняя в ряду каталка, плотно придвинутая к облезлой стене, рассказала врачу чуть больше, чем все остальные. На ней лежала девушка. Молодая, возможно даже не совершеннолетняя. Её волосы – их не остригли – сияли ледяным серебром, так блестит снежная корка под скользящими по ней солнечными лучами. Но почему-то Кир был уверен, что родилась девушка брюнеткой. Маленькие, чуть оттопыренные уши казались не тронутыми. Но наклонившись, Кир