Русский немец. Виктор Аркадьевич Бердинских

а глаза ещё синее стали. Девчонкам, говорят, такие глаза нравятся, а я стесняюсь: по мне – лучше всё-таки кареглазым быть…

      Мама на ферме приработалась. Бабушка по хозяйству хлопочет: каши нам из зерна варит да муку на ручной зернотёрке мелет. И с хозяйкой, Ольгой Васильевной, как-то мы сжились. Тёплыми наши отношения не назовёшь, но в беде друг друга не оставляем. Помогаем и хозяйской снохе, Анне: бабушка нередко с ребятишками её возится. Их двое – Коля и Валя, и они совсем маленькие: мальчугану – 4 года, девочке – 6 лет. Отцу их повезло, можно сказать: попал кузнецом в штабную армейскую автороту, так что он – не на передовой. Авось – и выживет…

      …

      А жизнь катится по своей колее. Конец мая – лето на носу. В колхозе – хлопот полон рот: то пахота, то боронование, то сев. Вот я, как учётчик, и мотаюсь по колхозным полям – с рассвета и до ночи.

      Исход весны – самое голодное время. Запасы старого зерна давно кончились, а до нового урожая – ой как далеко! Все люди худющие ходят: питаются «подножным кормом» – молодой травкой, крапивой. И нам пришлось козу дарёную прирезать – ещё перед Новым годом: кормить-то её нечем стало. Но зиму и весну всё же как-то продержались…

      Замечаю, что речь у меня стала как у всех местных селян: на «о» так же сильно напираю и все их редкие слова повторяю – которые раньше и не слыхивал…

      …

      Один из последних майских дней. Прихожу ранним утречком в правление: там уже сидит Фёдор Иванович, а с ним – и председатель нашего сельсовета Андрей Николаевич. В комнате – дым коромыслом: оба цигарками самодельными – «козьими ножками» – коптят, клубят как два вулкана. От этого самосадного курева дышать нечем, у нормального человека глаза на лоб лезут, а здешним чалдонам – хоть бы что.

      Сидят они, смолят своё – и молча на меня смотрят. Долго молчат. Я уже заёрзал: что-то неладное намечается. И тут Фёдор Иванович вкрадчиво так начинает: «Вот, Паша, Андрей Николаевич разнарядку принёс на село наше: срочно надобно одного человека на лесозаготовки откомандировать. Не исполнить мы этого не можем – головы наши полетят. Война ведь – законы военного времени, сам понимаешь».

      Понимать-то я понимаю, а на языке у меня вертится: «Так чего ж бы тебе, Фёдор Иванович, сынка своего туда не послать? Ему же – целых семнадцать лет. Здоровенный парень! А ты недавно в больницу его свозил. По злым слухам, справочку там выкупил – о язве желудка у сыночка, чтоб через год в армию не забрили его». Но я молчу: себе же хуже будет…

      Тут и Андрей Николаевич голос подаёт: «Сходи, Павлик! Ненадолго – на месяц всего! А мы тебе потом отпуск выпишем!» Ну, что я мог поделать?! Подсунули мне повесточку, заставили расписаться на ней – и вперёд, на лесоповал – папе на замену!..

      …

      На другой день я и ещё пятеро местных парней собрались с утречка у правления и не спеша попылили в тайгу – на деляну. До неё – километров пятнадцать, так что шли почти полдня. Приходим на вырубку. Красотища кругом! Сосны стоят – мачтовые, неохватные. Где-то высоко-высоко пышными