Нечто. Сергей Валентинович Рубцов

руками от ударов и кричит.) Стоп! Сто-о-о-п! Если бы я только знал, точно знал для чего, то десять лет стоял бы столбом на столбе. Да что там десять! Двадцать, а может и все тридцать…пусть бы через меня текли, бежали телеграммы и мелкий ток, через тело моё, вены, жилы, нервы! (Братьям надоедает бить Пусикова, и они отходят в сторону Довольные закуривают. Пусиков говорит тише.) Через мои дурацкие мозги. Всё лучше, чем лакеем. (Роется в кармане, достаёт монету, с размаху швыряет её на пол. Кричит.) Вот вам ваша подачка! Милостынька. Слёзы. Унижение моё!

      Янис. «Warte nur, baldе…»

      Янус. «Ruhest du auch».

      Пусиков. Как же тут к чертям собачьим «ruhest du auch», отдохнёшь тут, когда бессменно на посту, в любые времена года. Вам бы только поглумиться над человеком!

      Евдокия включает музыку. Звучит вальс Штрауса. Она кружится с Янисом, Школьница – с Янусом. Поют.

      Евдокия. «Ueber allen Gipfeln ist Ruh…»

      Школьница. «In allen Wipfeln spürest du…»

      Янис. «Kaum einen Hauch.»

      Янус. «Die Vögelein schweigen im Walde».

      (Вместе, радостно.) «Warte nur, baldе. Ruhest du auch».

      Пусиков. (Поднимается на колени, молитвенно складывает руки. Поёт) «Над всеми вершинами покой. Во всех верхушках, чувствуешь ты, почти никакого дуновения. Птички молчат в лесу. Только подожди, скоро ты тоже отдохнешь». Ведь вот же покой, ни ветерка тебе, ни… и птички, о боже милостивец! даже птахи небесные помалкивают, чтобы, дескать, отдохнул…раб божий… (широко крестится, бьёт земные поклоны.)

      Школьница. Точно! Cовсем uёber!

      Янис. Тебе бы, дед, кадило – цены б тебе не было.

      Янус. Ага! И этот, помазок… (Показывает пальцами бородку клинышком.) кропить…

      Янис. Параолимпиец!

      Евдокия. Лектор! Кому сказать – обхохочешься… Доктор!

      Все, кроме Прасковьи, смеются и продолжают весело кружиться вокруг Пусикова.

      Прасковья Ивановна. (Кидается к Пусикову, пытается поднять его с колен.) Пусёночек мой! Встань. Они мизинца твоего не стоят. (Остальным.) Чего ржёте?

      Пусиков. (Опирается на Прасковью, встаёт.) Ты знаешь, я только сейчас увидел эту озарённую божественным светом явь: мороз, снег, весело и ничуть не страшно! Как тогда в Клину! Помнишь? Полёт в санях. «Открыты шея, грудь и вьюга ей в лицо!..» Ведь всё у нас было, могло быть… Прости меня. Не поверил тогда, испугался. Счастье – очень тяжёлая вещь! Только сильные могут быть свободны и счастливы.

      Прасковья Ивановна.

      (Обнимает Пусикова и прижимается к нему всем телом.)

      «Ну, что ты, милый, успокойся.

      Тебя я не покину никогда,

      Как солнцу луч и взгляд глазам,

      Тебе принадлежу и без тебя

      Мне жизни нет.

      Я всюду за тобой рабою верной

      Последую. Ты только позови

      И не гони меня.

      Пусиков. Ведь беден я, Прасковья,

      И не здоров.

      Прасковья Ивановна. Пусть это так,

      что ж за печаль! С тобою мы,

      подобно двум церковным мышкам —

      и корочкой сухою будем сыты,

      а пуще нашей необъятною любовью

      и голубиной нежностью моей…»

      Пусиков.

      Страшусь – несчастна будешь,

      Коль