Ополченский романс. Захар Прилепин

я уж думала, говорит, пропал совсем.

      “Пятёрку” намыл сам, руками, тряпкой, как в стародавние времена. Такая красавица оказалась, когда отмылась. Даже испугался, что украдут теперь. Несколько раз в окно выглядывал за ночь.

      Машина стояла будто прижавшись животом к дороге, тоже напуганная.

      Выспался плохо, но поднялся довольный собой.

      Вынул цветы из кувшина, стряхнул воду, снова обернул их в бумагу – получилось похуже, чем у того продавца в пальто, но всё-таки. Шампанское забрал с подоконника.

      На улице выпал новый снег.

      Долго прогревал “пятёрку”, вслушиваясь в почти звериное урчание мотора. На улице было тихо; не стреляли.

      Сразу вильнул на объездную.

      Возле блокпоста привычно начал сбавлять скорость, но ему махнули: проезжай, – его узнали, он как-то угощал местных бойцов сигаретами.

      Двинулся не по трассе, а параллельной, грунтовой: трассу иногда обстреливали, а грунтовку почти нет, да там и покороче было.

      Доехал без приключений; за пару километров до городка его обогнал тот самый полевой командир с позывным из комикса – два чёрных джипа без номеров.

      Джипы шли на аварийках: так все ополченцы ездили, чтоб их, без промедленья, пропускали.

      Пристроился следом, даже поддал газку – зная, что всё равно скоро отстанет, но как бы выказывая свою независимость: я вас не боюсь, я тоже здесь живу, ничего вы мне не сделаете, да и перевозил я вам с границы столько всего в своё время, что ещё неизвестно, кто кому тут должен.

      Дальше всё происходило слишком скоро, чтоб испугаться, и слишком ярко, чтоб забыться.

      Первый джип резко затормозил и стал принимать на обочину, объезжая какое-то препятствие, второй тоже начал притормаживать, в обоих джипах уже открывались двери – бойцы собирались выпрыгивать и занимать позиции; но тут же началась уверенная, жесткая, безостановочная стрельба.

      Он успел удивиться, что от джипов летят не просто стёкла – но, как показалось, целые куски обшивки: железо, пластмасса…

      Падая на сиденья, чувствовал сильнейшие толчки: “пятёрку” дёргало и встряхивало. Вот пробили одно колесо, вот второе, вот сверху посыпались стёкла.

      “Убьют, – понял он. – Смерть”.

      Стрельба длилась не больше полутора минут.

      Потом послышались шаги. Потом хлопок гранаты, потом ещё один хлопок, и несколько одиночных выстрелов.

      В промежутке между выстрелами он услышал человеческое дыхание.

      Только тогда догадался, что лежит щекой на букете. Вся бумага с букета расползлась.

      – Эй, мужик, – сказали ему. – Встань-ка. И ручки, да, перед собой.

      Он поднялся, держа руки с растопыренными пальцами так, как обычно делают, пугая детей.

      Медленно, всё ещё ожидая выстрела, перевёл взгляд на человека, стоявшего возле двери “пятёрки” и смотревшего в окно.

      – Шампанское у тебя, цветочки, – удивился тот. – Оружия нет?

      Ответил одними губами: нет. Голос совершенно отсутствовал. Едва ли его ответ был слышен.

      Человек был