Прелести и прелестницы. Сергей Викторович Попов

трескучие! – пробасила она.

      – Чёрт с ними.

      – Согласна.

      Маша напоминала насупленного птенца-переростка, на всякий случай дыбящего пёрышки во все стороны. И когда я погладил её по голове, она встряхнулась по-птичьи, глянула остро и промолчала. Только ещё круче нахмурилась и втянула голову в плечи.

      Бродили долго. Кружили по кривым переулкам, выходили на безлюдную набережную, поднимались по стёсанным лестницам. Я говорил, что каждая из паршивых открыток – всего лишь пароль, по которому самые не схожие друг с другом люди, глядишь, и сходятся. Что неважно, из каких времён в какие и с чьей подачи листок этот несчастный перелетел. И что там нарисовано – тоже без разницы. Фишка вовсе не в нём. В нём-то самом как раз ничего худого и нет… Маша слушала не перебивая и сосредоточенно вглядывалась в густеющую уличную темноту, где кучно светились раскалённые августовские листья.

      – Пойдём лучше ко мне, – резонно резюмировала она на третьем часу моциона.

      И мы пошли.

      5.

      – Иван Иванович хотел с вами поговорить, – сообщил милый знакомый голосок, – переключаю…

      Могла бы поинтересоваться, а хочу ли я. Впрочем, любопытно, что это он вдруг…

      – Здравствуйте, здравствуйте! Рад слышать. Не читали сегодняшнюю «Госгазету»? Зря. Газеты читать надо. Мнения изучать. И нынешних. И из наследия. Важная, надо сказать , составляющая. Весьма. Как правило это обстоятельство недооценивают. А мнение мёртвых – это не мёртвое мнение…

      Так вот. В нынешнем номере – информация о мероприятии, которое всем нам небезыинтересно. Да-да, именно то собрание, которое планировалось… А вот скепсис ваш мне представляется неуместным. В самом деле… Мы ведь не то что должны – обречены выступать в объединённой шеренге. А как иначе? Если кто в лес, кто по дрова – таких дров наломаем – разве что поджигай. Это не прихоть и не вопрос чьего-то там честолюбия. Это необходимость – деваться-то некуда… Так что жду и очень рассчитываю на правильное понимание. Вы произвели на меня очень приятное впечатление…

      6.

      Маша никогда не симулировала оргазм. Разящая непосредственность была врожденной производной её дюжего тела. При этом она тяжело поворачивалась на бок и смотрела – мрачно и неподвижно – куда-то сквозь стену. На прикосновения – ёжилась и каменела. Воцарялось молчание, становилось страшно.

      Нет, так бывало вовсе не каждый раз. Свирепая страсть жила в ней укромно, пробуждалась неспешно и сокрушительно. Являла себя в холодной плотоядной улыбке, крупной неукротимой дрожи, металлическом блеске отсутствующих глаз.

      – Что ты, Маша? – глухо шептал я скороговоркой. Но Маша не отвечала…

      Казалось, что она постоянно во что-то вслушивалась. Чутко, жадно, отрешённо. Ловила сигналы какого-то иного измерения и в первую голову следовала именно им.

      – Дурачок ты, – басила Маша, подойдя к распахнутому в полночь окну, – ничего-то ты не видишь.

      – А что там? – робко