Пять ржавых кос. Владимир Витальевич Тренин

отработанным движением свернул крышку и сделал большой глоток.

      Он стоял перед нами в тлеющих мартовских сумерках, большой и усатый, запрокинув голову, как горнист на пионерской линейке, и мы затаив дыхание смотрели, как двигается мощный кадык с жёсткой рыжевато-чёрной щетиной. Уровень жидкости в ёмкости уменьшался в такт горловым сокращениям.

      – Хороша-а! – наконец он оторвался от склянки, вытер ладонью усы и закрутил пробку. Спрятал ополовиненную бутылку в карман ватника. Достал кошелёк, протянул две трёхрублевые купюры Яшке.

      – Спасибо, ребята.

      Мы не верили своему счастью. Яша сиял. Я думаю, так рождаются воротилы большого бизнеса.

      Решили пойти в кафешку с названием «Северное Сияние». Набрали мороженого и лимонада. Все хвалили Яшку, громко отрыгивая газировку, обсуждали в подробностях детали его ловкой сделки.

      Я пытался вставить в разговор, как катился по снегу, и чудом наткнулся на свою добычу, бутылку, которую мы здесь прогуливаем, но в общем возбужденном гуле, мой голос тонул. Я не обижался и был доволен, что всем хорошо.

      10

      Минус сорок. Уже третий день как отменены занятия в школе. Библиотека закрыта, но у меня есть неприкосновенный запас из трёх толстых приключенческих романов. Я начал читать и притормозил, столкнулся с неизвестными словами. Расстояния в книгах мерялось не метрами и километрами, а ярдами и милями. Температура же – в градусах по Фаренгейту.

      С милями я разобрался, а вот Фаренгейта, не очень понял. Я спросил папу, как перевести книжные градусы в нормальные, советские. Он взял справочник, посчитал на бумаге: наш ноль – это их тридцать два, а вода кипит у американцев при температуре чуть больше двухсот десяти градусов, в общем, ерунда, по-моему, какая то получилась. А ещё отец заметил, что сегодняшние минус сорок на улице, равны сорока мороза тамошних.

      – Значит, сегодня Цельсий дружит с Фаренгейтом, – сказал я.

      – Точно, дружат, – засмеялся папа.

      Упрашиваю маму немного погулять вечером.

      – Не больше часа, и только во дворе…сейчас без пяти восемь, в девять чтобы был, – она добрая, разрешает.

      – Хорошо мам, – смотрю на настенные часы, – «Интересно, а время американские недотёпы, как меряют, может у них час – сто минут, а сутки как неделя?», – улыбаясь своей шутке про себя, натягиваю валенки, пальто и, схватив ушанку с клюшкой, выскакиваю в подъезд.

      Я во дворе один, гоняю шайбу под фонарями. Вдруг погас свет. Стоп игра. Серые обесточенные кубики домов замерли под белой луной. В окнах появились огоньки от спичек, люди искали в шкафчиках и столах источник света: «Где же эти чертовы свечи?».

      Первый раз над районом я увидел столько звёзд. Сел в сугроб у подъезда и уставился в небо. Большая Медведица, а вот – Маленькая. Папа показывал мне их.

      – «Ну а теперь, сын, найди Полярную звезду – она укажет на север», – вспомнил отцовские наставления. Ночью, на рыбалке в деревне он рассказал, как искать.

      Я поднял замороженную варежку в небо, провёл воображаемую линию между искорками