Покупатель пенопласта. Яков Сычиков

убыло из народа, а вместо этого мне предлагают пролить слезу по одному Евтушенке», – думал мальчик и с тем гулял по улице, болтая руками. А на скамейке к нему подсел длинный скрюченый дедушка в лиловом пиджаке с цветным бантом на пересохшем, белом от старости кадыке. «Что не хочешь меня поминать?» – спросил дедушка не в рифму. «Нет», – ответил мальчик и лег к нему на колени, притомившись. «Тогда я заберу твое слабое сердце и сделаю из него пару глупых и нудных стишков. А когда я скоплю много таких сердечных мальчиков, тогда сотворю целый верстачок для стихотворства. И будет у меня собрание». «Забирай», – сказал тихо мальчик синея от слабости и изгнания его с этого света темными высвободившимися силами чахлых забытых поэтов.

      ***

      Наплотонившись, перехожу к Кржижановскому.

      ***

      Башмаков почувствовал себя игрушкой в руках великого режиссера, который крутится, вертится вкруг него, выбирая нужный ракурс. И говорит, делая фото, когда надо: блюй, и Башмаков блюет по команде, а говорит, когда надо: пей, и башмаков пьет покорно. Дворник мел улицу, то ли тот, то ли другой, да и было ли все это на самом деле, не приснилось ли ему, что гоняли они ночью узбека, оглашая улицу дикими криками: «Слава России!» Башмакову стало так странно, страшно и смешно от всего этого непонимания жизни, что он заплакал, мелко и тихо, что не понять опять же было, то ли от блева своего ярого он плачет, то ли и вправду прослезился. «Ничего не поддается объяснению, не правда, что поддается», – подумал Башмаков и побрел к электричке. Теперь он и сам давно переехал в другой район и бывал здесь редко.

      ***

      Вспомнили Кузю. «Помнишь?» А как было не помнить маленького смешного Кузю, уркагана недоделанного, с детства только и мечтавшего о тюрьме и приключениях тюремных. Я выкинул бесполезный кусок теста от злости, подошел отец Халва.

      ***

      Красная девочка.

      ***

      Также вспомнили Пыха, Сашу Бомжа, Кощея, зубы в тюрьме вставили обоим.

      ***

      Книги привлекали сумасшедших, потому что они чуяли мудрость и избыток ума в них. «Толстого опять привезли. – Швыряй пока на пол».

      ***

      Отточенный топор всегда показывал нам правду – в блеске своем, во взмахе своем, люди стоят под карнизом, капает дождь, темная сторона луны отсвечивает в их полуденном мозгу золотисто-медной монетой. Я не должен объяснять никому, почему люди стоят под карнизом, они стоят там, потому что они там стоят. Даже не факт, что дождь тому виной, они могли стоять там и до дождя. Да, в общем, так и есть, они стояли там еще до карательного всемирнопотопного дождя. Говорили свои осклизлобабистые пошлости, исповедовали нонконформизм, находясь ногами в с пумпонами тапочках. Снимали шляпы, когда проезжал на велосипеде большой человек, или, когда проходил пешком, до изобретения велосипеда. Повязывали простоволосым косынки, чтоб скрыть инстинктивно снующий в ноздрях запах телесного сала. Подливали воды в водосточные трубы, ссылаясь на афоризмы древних; трогали за лица тех, кто не чувствовал. Провожали