Верочкино счастье. Эльвира Мамедовна Абдулова

не любила. Экскурсий в те годы организовывали мало, так что возможностей встретиться в непринужденной обстановке у них было мало, если не сказать, что они просто сводились к нулю.

      Гена ее совсем не замечал. Дружил с мальчиками из своего класса, общался с девочками-активистками, входил в учебный совет школы. Идущую мимо Верочку не видел; о ее унизительной, безответной любви ничего не знал. Если он по делам заходил к ним в класс – сделать объявление, пригласить на мероприятие или забрать журнал – она немела, теряла самообладание и думала, что все тридцать пар глаз смотрят только на нее. Когда Гена закончил школу, Верочке стало казаться, что она задыхается. Понимала, что коридоры школы опустели и нет надежды, что он все-таки ее увидит, заметит, случайно обратится к ней, проходя мимо. Потом, конечно же, излечилась, выжила и нашла себе другой объект обожания, который жил в ее подъезде двумя этажами выше. Сосед, на пару лет старше, был обычным разгильдяем и лоботрясом, после восьмого класса ушел в техникум, и Верочка видела его, лишь когда заходила за его младшей сестрой, приглашая девочку погулять. Он равнодушно бросал «привет» и уходил в свою комнату. Сценарий у Верочки был все тот же, одинаковый: все придумала сама, молча наблюдала за человеком, который даже не догадывался о ее чувствах. Уже обзаведясь семьей, она как-то услышала от его мамы: «Как жаль! А мы думали – будешь невестой нашему сыну, ты ему так нравилась!». Это признание грянуло как гром среди ясного безоблачного неба: значит, он все же обращал на нее внимание!..

      Себя Верочка считала некрасивой. Невысокая, неприметная, крупный нос, полноватые губы, не мешало бы сбросить несколько килограмм – оттого и уроки физкультуры были для нее настоящей пыткой. Позаниматься в зале в белой майке и в глупых черных шортах на резиночке, надувающихся при беге, как паруса, было еще можно. Но выходить на улицу, идти сквозь обычную толпу людей, спешащих на работу, к озеру и уж тем более бежать два километра по пересеченной местности представлялось ей мучением! Потом, разглядывая свои немногочисленные школьные фотографии, она поняла, что непривлекательной и неприметной видела себя только она сама. Родители были заняты выживанием, своими собственными непростыми отношениями и вселить в нее уверенность было некому. Так и прожила Верочка любимицей учителей, тихой хорошисткой-отличницей все десять лет в школе, без настоящей любви и мужского внимания. Так ей, по крайней мере, казалось.

      Еще она помнила скользкого и неприятного учителя химии, который пришел к ним в старших классах заменить ушедшую в декрет Ирину Ивановну. Тогда им виделось такое положение совершенно неприличным: взрослая женщина воспитывала сына-семиклассника и, на их взгляд, была уже безнадежно стара для второго ребенка. Бедный сын! Ему, наверное, очень стыдно за мать, решившуюся на беременность в столь преклонном возрасте. Сейчас, вспоминая об этом, Верочка смеется: по ее подсчетам, химичке было около тридцати пяти, меньше, чем ей сейчас, лет на десять. И сейчас