Невиновный. Ирен Штайн

поворачивалась с трудом, будто шея вдруг стала заржавевшим за ненадобностью механизмом. Мое отражение в окне прояснило многое – неведомо как оказавшийся в этом Богом забытом месте офисный клерк с перекошенным от злости лицом, достойным роли маньяка в американском триллере, не мог не внушать опасений. Только спустя минуту ко мне вернулась способность двигаться, хоть тело все еще дрожало от отступающего напряжения. Что теперь? Мыслей не осталось. Казалось, что в мозг засунули невидимый ластик и основательно им поработали. Суперменом с первой попытки стать не получилось. Конечно – только и можешь, что стоять и смотреть. Как сейчас, так и тогда, сквозь рваную сетку забора детского сада.

      ***

      Я любил Верочку не только из-за моей «странности». Мы часто гуляли с ней по лесу, пока сестра занималась очередными неотложными делами. Помню, как она шла по траве, осторожно, переступая каждый цветок, опасаясь задеть его или сломать. Как сосредоточенно, с видом ученого, наблюдала за передвижениями муравьев.

      – Хорошо, что они живут вместе. Одному жить, наверное, грустно.

      Я выпрямился, оторвавшись не столько от созерцания муравейника, сколько от Верочкиных косичек, в которых переливами играло солнце. Это намек, и она говорит обо мне? Странное чувство ударило в голову. Захотелось прижать ее тельце к себе, и говорить, пока поток слов не иссякнет. А потом впиться в ее губы жадно и сильно.