Убийство на улице Фельмана. Гоар Маркосян-Каспер

над трупом, тянет носом и изрекает:

      – Запах горького миндаля! Прошу всех присутствующих оставаться на местах!

      Между тем, присутствующие и так никуда не торопились, любопытство удерживало их на месте куда надежнее, чем приказ какого-нибудь дилетанта, видимо, склянки с цианистым калием не было ни в одном кармане, и преступник не пытался незаметно выскользнуть в полуотворенную дверь и избавиться от предмета, способного привести его на скамью подсудимых. А, впрочем, вполне вероятно, что дело было не только в любопытстве, просто народ дисциплинированно ждал, пока ему скажут, что собрание не состоится, и разрешено разойтись по квартирам… или что надо подождать, пока уберут труп, и можно будет приступить к обсуждению повестки дня, да, почему бы и нет?… Диана нервно хихикнула, к счастью, тихонько, и сразу опомнилась. Возьми себя в руки, дура, приказала она себе, прекрати истерику, сядь и жди… Как уже сделали более уравновешенные люди… Она огляделась. Ну да. Несколько человек отошли и сели. Прочие, правда, продолжали толпиться вокруг неподвижного тела на полу, но попыток оказать первую или иную помощь никто больше не делал. Председатель наконец дозвонился и сбивчиво объяснял, куда ехать, его долго не могли понять, как чердак, почему чердак, наконец он спрятал телефон, оглядел членов товарищества, прикидывая, видимо, кого послать вниз открывать входную дверь, так и не решился никого подобным поручением обременить и пошел сам.

      Петер Туксам отпер дверь и вошел в квартиру, забыв пропустить Юлию вперед и вовсе, пожалуй, о ней забыв. Сунул ключи в карман… хорошо, что не забыл прихватить, не пришлось там лезть в коричневый костюм матери, сумочку ведь она с собой не взяла, только папку с бумагами и ключи, и сама, да, конечно, сама сказала, хоть они и вышли все вместе:

      – Возьми свою связку, Петер, я, скорее всего, задержусь после собрания…

      Задержусь! Если бы она догадывалась, насколько!.. Да просто навсегда, ведь сюда она больше не попадет, не пройдет к себе… Он побрел по коридору, сам не зная, куда, машинально остановился у полуоткрытой двери, щелкнул выключателем… Спальня матери была прибрана, кровать, новомодная, железная, аккуратно застелена пушистым кремовым пледом, нигде ничего не валяется, только через спинку стула, придвинутого к трельяжу, перекинут горчичного цвета махровый банный халат, дома она ходила в таком… Он прошел, осторожно ступая по чистому, словно новому, ковру к еще одной двери, в смежную комнату, открыл, в глаза бросился букет разноцветных астр, попавший в конус проникшего туда, в гостиную матери, света, он щелкнул выключателем и тут и долго стоял, бездумно озираясь…

      При жизни бабушки с дедом в квартире была одна гостиная, общая, по вечерам там всей семьей смотрели телевизор, обедали по воскресеньям, принимали гостей, больше всякую родню, так продолжалось и после того, как не стало бабушки, и даже когда умер дед, пару лет в семейном укладе ничего не менялось. Но после ремонта, а вернее, до него, мать сказала:

      – Ты уже взрослый, мужчина, у тебя свои друзья, у меня свои… Поделим комнаты, пусть у каждого будет своя гостиная, я не хочу,