Ключ от всех дверей. Ольга Николаевна Йокай

покраснев до ушей, пояснил Ивашка и отвёл глаза.

      Мизгирь в очередной раз покачал головой. Точно, дитя малое. Да даже дитя не стыдится естественных людских надобностей. Мизгирю до этого было любопытно, как же малец с ними обходится, а теперь всё стало ясно.

      – Удобно придумано, – сдержанно проронил он. Ему не хотелось смущать парнишку ещё сильнее.

      Ступени стали совсем уж крутыми и даже скользкими, а свет в стенах теперь едва мерцал. Приходилось идти медленнее, внимательно глядя под ноги. И наконец, миновав последнюю ступеньку, они вошли под гулкие каменные своды подземелья, пропахшего плесенью.

      – Я сюда часто хожу, – дрожащим полушёпотом сообщил Мизгирю Ивашка, по-прежнему крепко сжимая его пальцы. – Всякий раз жду, что дверь…

      Он вдруг осёкся и застыл на месте как вкопанный.

      – Дверь… – пробормотал он едва слышно и тут же во весь голос ликующе закричал: – Дверь! Дверь! Смотри! Она опять здесь! Её не было… все эти годы! – он возбуждённо обернулся к Мизгирю.

      Теперь и тот увидел прямо перед собой тёмный, темнее стен, прямоугольник, из-под краёв которого сочилось всё то же странное зеленоватое сияние, какое они только что видели на лестнице.

      – Это ты… это потому, что ты со мной… – прошептал Ивашка. Его била крупная дрожь, глаза блестели, переполнившись слезами, и вдруг он порывисто поднёс руку Мизгиря к губам и поцеловал.

      Опомнившись, тот отдёрнул руку и даже спрятал за спину.

      – Спятил? Я тебе что, святой, что ли? – проворчал он, смущённый донельзя. – Глянь лучше, что там написано, на двери на этой.

      – «Старуха», – прочёл Ивашка, подойдя вплотную и водя пальцем по незнакомым Мизгирю буквам. – Это бабушка!

      В голосе его смешались восторг и испуг, но он не трогался с места.

      – Ты же хотел выйти, – удивлённо поторопил его Мизгирь. – Открывай.

      Он и сам чувствовал то же, что и парнишка – страх и ликующее возбуждение при виде чудесного, непознанного, неизвестного ему. Он невольно опустил ладонь на серебряную рукоять револьвера за поясом, и это привычное движение вдруг всколыхнуло в глубине его души какие-то смутные воспоминания.

      Башня.

      Дверь.

      Башня.

      Дверь.

      Ивашка тем временем изо всех сил толкнул дверь обеими руками. Та протяжно заскрипела, поворачиваясь на проржавевших петлях, но подалась настолько, чтобы в образовавшуюся щель смог протиснуться не только хрупкий Ивашка, но и Мизгирь.

      * * *

      Теперь они стояли в деревенском подполе вместо каменного подземелья башни. Мизгирь машинально обернулся – никакой двери за спиной уже и в помине не было. Только потемневшие от времени дощатые стены. Но пол не земляной – сквозь щели в нём что-то виднелось.

      «Избушка… на птичьих лапах», – вспомнил он рассказ Ивашки. А тот уже карабкался по деревянным ступеням, пока не упёрся тонкими руками в крышку погреба. Мизгирь, во мгновение ока очутившись рядом с ним, тоже поднатужился, толкая разбухшую крышку вверх.

      И она подалась,