Океан в изгибах ракушки или Синяя рыба. Валерий Игоревич Саморай

К тому же мы бежим уже несколько часов. Мы загоним лошадей насмерть. Вот вам ещё траты. И что у нас остаётся? Рассудите сами, – старик произнёс все это, не отрывая глаз от окна, за которым бушевала стихия. Если природа таким образом хотела наказать бандитов, то выбрала неверный способ, ибо непогода была им на руку – следы за ними таяли в уличной грязи, как свежевыпавший снег.

      Вдруг из дождя перед самой каретой выскочил одинокий всадник в черном плаще и широкой шляпой.

      – Дальше бежать нет смысла. Лучше всего свернуть в лес и укрыться в нем, – это был Гожо на украденном коне. Именно его предчувствие и завело команду так далеко от места преступления. Повозка повернула в лес и направилась за провожатым. Когда стихия успокоилась, и дождь начал стихать, парень сообщил, что пора сделать привал.

      Повозка остановилась и все из неё вышли. Последней спустилась Мия. Она наблюдала за тем, как Дром Тагар командует по разбитию лагеря. Мимо пошёл Бахтин, жалуясь Мигелю на предводителя.

      – Представляешь, он поручил мне собрать ветки для костра. От старости совсем с ума сошёл. Где я найду подходящий хворост после дождя?

      Чергэн готовила пищу. Мигель ставил палатки, Гожо было поручено заняться лошадям, которых все ещё можно было реанимировать, а Бахтин пошёл искать сухие ветки. Несмотря на нытье некоторых членов команды, всё было готово лучшим образом в кротчайшее время. С хворостом дело обстояло проще, чем можно было ожидать. Молодой цыган подобрал ближайшие из сучьев, не разбираясь, мокрые они или сухие и поставил сородичей перед фактом, что других нет и найти что-то лучшее не представляется возможным. Тагар, не вступая в полемику, посыпал мокрый хворост каким-то порошком, после чего ветки стали гореть, словно смола. Стоимость порошка он, конечно же, вычел из доли Бахтина. К моменту, когда на улице стемнело, вся компания была сыта, и началось время веселья.

      Костёр танцевал на обуглившихся ветках, словно демон из загробного мира, пытающийся вырвать из остатков дерева его душу. Но его неудачи искрами и дымом возносились к небу: темному и плотному, занавесившему звезды, напившемуся дождем и оглохшему от грома. Да, небо оглохло, ибо не слышало оно ни плача по погибшим, ни радостных песен празднующих преступников, ни зова юноши, ищущего свою малолетнюю воспитанницу. Вся суета мирской жизни растворилась в этом чугунном необъятном пространстве, как в котле ведьмы, где каждый – ингредиент её зловещего зелья. И ничего это небо больше не тревожило, кроме высших материй. Лишь что-то вечное, прекрасное способно было разбудить этого дремлющего, накрывающего землю гиганта. И вот до него дошли тихие звуки – тонкие, мелодичные. Перебор семиструнной гитары заполонил собой всё, превратил гул окружающего мира в эхо, еле слышное, тонущее в акустике бронзовых нитей. Казалось, ноты и костер слились в одно целое, испепеляя сознание Мии и заполняя образовавшуюся пустоту искрами давно забытой романтики, которая бурлила в сердце старого барда в незапамятные временна, когда у него вместо крови по венам текла музыка. Тагар наблюдал, как всполохи сотен светлячков отрывались от