Годы риса и соли. Ким Стэнли Робинсон

с флотом кораблей-сокровищниц требовала невероятных затрат, и властям приходилась не по душе такая расточительность императора, ибо это высасывало из страны её богатства. Или они никогда не видели, как сокровища загружают на корабли, или не верили, что эти сокровища равноценны потраченному на их приобретение. Они верили в слова Конфуция о том, что богатство империи должно основываться на земле, на углублённом земледелии и ассимиляции пограничных народов в соответствии с духом традиций. Все эти нововведения, кораблестроение и путешествия казались им проявлением крепнущей власти императорских евнухов, которых они ненавидели, потому как видели в них соперников в борьбе за влияние на императора. Постояльцы моряцких гостиниц в основном поддерживали евнухов, так как моряки были преданы мореплаванию, флоту и Чжэн Хэ, а также другим евнухам-адмиралам. Но чиновники были другого мнения.

      Болд видел, как внимательно вникал в разговор Киу и даже задавал дополнительные вопросы, чтобы разобраться. Проведя в Нанкине всего несколько дней, он сумел вынюхать все сплетни, которые обошли Болда стороной. Так, императора сбросила лошадь, подаренная ему эмиссарами Тимуридов, которая некогда принадлежала самому Тимуру (Болд гадал, какая именно это лошадь; странно было думать, что животное оказалось таким долгожителем, хотя, поразмыслив, он понял, что со смерти Тимура прошло менее двух лет). Затем в новый дворец в Пекине ударила молния и сожгла его дотла. Император издал эдикт, в котором брал вину за небесную кару на себя, чем вызвал смятение в народе и навлёк на себя немало критики. После этих событий некоторые чиновники стали открыто выступать против огромных трат на новую столицу и содержание флота, истощающих казну, в то время как голод и восстания на юге страны требовали помощи императора. Император Юнлэ вскоре устал от их недовольства, и один из самых громких критиков был изгнан из Китая, а остальные сосланы в провинции.

      – Так что плохи дела, – изрёк один из матросов, уже изрядно хвативший лишнего. – Но хуже всего то, что императору шестьдесят. Тут уж ничем не поможешь, даже когда ты император. Возможно, всё даже хуже, когда ты император.

      Все покивали.

      – Плохо дело, плохо.

      – Он не сможет сдержать конфликт между евнухами и чиновниками.

      – Того и гляди, начнётся гражданская война.

      – В Пекин, – сказал Киу Болду.

      Но, прежде чем покинуть город, Киу настоял, чтобы они поднялись к дому Чжэн Хэ. Это был асимметричный особняк с парадной дверью, вырезанной в форме кормы одного из кораблей-сокровищниц. Комнаты в доме (семьдесят две, по словам моряков) своим убранством навевали мысли о различных мусульманских странах, а в садах, разбитых во внутреннем дворе, улавливалось сходство с провинцией Юньнань.

      Болд ныл всю дорогу, пока они поднимались на вершину холма.

      – Он ни за что не примет нищего торговца и его раба. Его слуги вышвырнут нас за дверь, это просто смешно!

      Всё