Годы риса и соли. Ким Стэнли Робинсон

сокровищ, растратив кучу казённых денег. Они не понимают преимуществ торговли, не верят в неё. Не верят в новую столицу. Они твердят императрице и наследнику, что те должны помочь народу, восстановить земледелие в стране и перестать тратить деньги на помпезные проекты.

      Болд кивнул.

      – Я в этом не сомневаюсь.

      – Но император упорствует. Он поступает так, как ему угодно, заручившись поддержкой армии и своих евнухов. Евнухи – за внешнюю торговлю, так как видят, что та приносит им богатство. И новая столица им нравится, и всё остальное. Так ведь?

      Болд снова кивнул.

      – Похоже, что так.

      – Чиновники ненавидят евнухов.

      Болд взглянул на него.

      – Ты говоришь по собственному опыту?

      – Да. Хотя императорских евнухов они ненавидят сильнее.

      – Это естественно. Тот, кто подобрался так близко к власти, внушает страх всем остальным.

      И снова Киу обдумал его слова. В последнее время Болду казалось, что юноша счастлив. Впрочем, он думал так и в Ханчжоу. И потому лёгкая улыбка Киу всегда заставляла его нервничать.

      Вскоре после этого разговора, когда они были в Пекине, разразилась страшная буря.

      Жёлтая пыль пачкает первые капли грязью;

      Молния бронзовой иглой

      Небо с землёй сшивает.

      Видно даже сквозь закрытые веки.

      Час спустя приходит дурное известие:

      Горят императорские дворцы.

      Пожаром сердце Запретного города

      Охвачено, точно политое смолой.

      Пламя лижет мокрые облака,

      Столп дыма сливается с тучами,

      Косой дождь испаряется в воздухе, заменяясь пеплом.

      Мечась между перепуганными лошадьми, бегая с вёдрами воды, Болд всё высматривал Киу и наконец на рассвете, когда тушить пожар уже перестали, ибо это было бесполезно, заметил его среди эвакуированных императорских наложниц. Все приближённые наследника имели жутко обеспокоенный вид, а вот Киу, напротив, показался Болду воодушевлённым. В его глазах были видны одни белки, как у шамана после успешного путешествия в мир духов. Болд понял, что это он устроил пожар, совсем как в Ханчжоу, на этот раз воспользовавшись молнией как прикрытием.

      В следующий раз, когда Киу заглянул в конюшню за полночь, Болд почти боялся заговорить с ним.

      И всё же он спросил:

      – Это ты устроил пожар? – шёпотом, по-арабски, хотя они и были одни на улице у конюшни и никто их не подслушивал.

      Киу в ответ просто посмотрел на него. «Да», – говорил этот взгляд, сам Киу молчал.

      Наконец он произнёс невозмутимо:

      – Волнующая была ночь, не правда ли? Я спас книжный шкаф из павильона и даже несколько наложниц. Красные мундиры были ужасно благодарны за спасение своих документов.

      Он продолжал говорить о красоте огня, о панике женщин, о гневе, а впоследствии и страхе императора, который принял пожар за знак небесного неодобрения, тяжелейшее дурное предзнаменование, когда-либо поражавшее его. Но