Человек как iPhone. Оганес Григорьевич Мартиросян

совсем опьянел, каждый глоток давался с трудом, с восхожлением на Эверест, на вершины, на пики, являющие собою карточную масть.

      "Пьян, но ведь так нельзя, нужно быть трезвым, вдруг кончится музыка, и люди захотят стихов, то есть тела без кожи, интимного, вскрытого, не облаченного в ритмы и грохот, лишенного сопровождения, рукопашного, а не пуль и снарядов, ядер. Так и должно быть, стихи – это голое, порнография, самое то, огонь и проникновение, пенисы и вагины, груди, соски, овалы, только такое, не латы и не броня".

      Зазвучала музыка, вышла местная группа Карбованцы, загремела салютом, его звуком, освобожденным от тела. Курт сходил в туалет, взял бутылку портвейна, разлил его по стаканам, начал слушать звучащее.

      – Это теперь легко, но каждую секунду с того света может ворваться Дудаев и устроить войну в любой точке земного шара.

      – Брось, Курт, нам ли бояться его? Мы и сами Чечня кругом.

      – Я просто чувствую и слышу дагестанскую польку и мазурку. Что-то такое зверское. Аккуратное и нарезанное на Афганистан и Пакистан. Войну черных и белых, взятую за шиворот и корчущую ужасные рожицы, пищащую, как мышонок, которому тоже хочется жить.

      – Ерунда, не надо думать о смерти, всё равно ее не избежать. А того, чего не избежать, попросту нет.

      – Надо думать о ней, мышление – таран и орудие, ты ломаешь ее, насилуешь, вгоняешь в долги, гонишь голой на улицу, не иначе, никак.

      – Мышление то, что в твоей голове, и не более.

      – Оно блюёт наружу мыслями и предложениями. А вообще – есть океаны мыслей, сильная голова захватывает их, уводит в плен, то есть в себя, и пожирает. Пожирание есть мышление.

      – О, что-то новое, в пьяном и наркотическом состоянии особое мышление, особый захват. Понятно. И трупы нейронов – просто шлак, то, что не переработалось, не стало сознанием, вышло наружу и отправилось спать.

      – Спать, чтоб потом проснуться, мозг выходит с мочой и продолжает битву с другими мозгами.

      – Тяжело. Соглашусь.

      Выпили по одной, захотели еще. Крист разлил по стаканам портвейн.

      – Три семерки.

      – А то. Ерунду не беру.

      – Молодец, – похвалил Курта Крист. – Как там дела у Кортни?

      – Хорошо, отдыхает.

      – Не бухает?

      – Да нет. Пьет иногда – со мной.

      – Ты ж постоянно пьяный.

      – Не всегда. Не гони.

      Курт закрыл глаза, и в тот же миг тысячи железных птиц залетели в зал, начали кружить, заглатывать лампочки и откладывать их в виде яиц.

      "Ясновидение, рост железа из тела, нарастание напряжения, новые таблетки, родом из Америки, палеонтологии, нового рассказа Горького, который он написал на бумаге, сделанной из его гроба".

      Открыл глаза, сделал глоток, захотел чипсов, потому пошел к опустевшей сцене, взял в руки микрофон и начал читать стихи из айфона, вламывать начистоту, с обеих рук, с обеих ног, лежа на спине, как черепаха, которую жарят в собственном панцире. После чтения поклонился и под авации и мат пошел к Кристу.

      – Как тебе?

      – Ничего, только не надо было отвешивать поклон.

      – Так-то