Крах Обоятелей. Стемарс

Еще мрачнее его окраины. Буравящие небо, фаллические силуэты черных труб, как нечистотами, испражняются на них ядовито желтым дымом…. И как вам? По-моему, лихо! А штиль каков? Не хочу становиться в позу оскорбленной горожанки, но неужели, в городе, который так доброжелательно тебя встретил, ты не нашел ничего, кроме «грязных неубранных улиц, и обшарпанных стен домов, в мрачных глазницах которых, отражаются уставшие, пустые лица»? Заводы – трудовая и революционная слава нашего города, по-твоему, цитирую, «вгрызлись чудовищными челюстями в затхлую, истлевающую структуру города». И вот в таком духе, на трех страницах. Не поленился же… И где только слов таких набрался… Скрестив руки на груди, Мария Ивановна отвернулась к окну. Затем, многозначительно посмотрела на Андрея, и понизив голос устало продолжила. – Откуда у тебя этот… мусор в голове. За месяц ты уже дважды успел отличиться. В прошлый раз на тему «любимый поэт» ты выбрал акмеиста, террориста и контрреволюционера Гумилева. Бродского декламируешь; Солженицыну открыто симпатизируешь. Но это же все сплошная антисоветчина… И хотя у тебя ни одной ошибки, я поставила тебе единицу, чтобы ты мог поразмышлять на досуге, куда ведут такие вредные, антиобщественные наблюдения. Меня очень тревожит твой комсомольский облик, Андрей. Не знаю из стремления выделиться, или из каких-то других соображений, но ты …..

      – От скуки, уважаемая Мария Ивановна! – не выдержав, поднялся с места Андрей. – И какая там антисоветчина. Я самый, что ни на есть лояльный власти гражданин. Бес попутал, а точнее Бродский. «Джаз предместий приветствует нас, слышишь трубы предместий, золотой диксиленд в черных кепках прекрасный, прелестный, не душа и не плоть – чья то тень над родным патефоном, словно платье твое вдруг подброшено вверх саксофоном». Будем считать, что это мои неудачные авангардистские опыты. Увлекся. Обещаю, такое больше не повториться. А, что касается моего отношения к вашему краю, так оно есть. Один из моих пращуров, князь Голицын, был Саратовским губернатором.

      – Да! – наблюдая за новичком, Роман брезгливо усмехнулся. – Это он дал маху. Не надо было так. Пацаны не простят. После занятий будет жарко. А до последнего звонка осталось, – он посмотрел на часы, – пятнадцать минут.

      Все так и получилось. Мужская половина класса, пошептавшись, договорилась проучить дерзкого новичка, так неуважительно отозвавшегося о городе. Когда Мальков и Халиков заслонив двери класса, стали выпускать только девочек, Роман заерзал на стуле. Дальнейшие события читались очень просто; в законном праве выплеснуть снедавший гнев, не откажется никто. Он и сам был не прочь, если бы не был главным изгоем в классе. С другой стороны, он мог бы встать на защиту москвича, но силы были слишком неравными. Да и сам виновник, словно в издевку, мирно спал за партой, положив голову на руки.

      – Нет! Эти дешевые уловки не пройдут. – подумал Роман, глядя на Андрея. – Бить будут сильно и долго!

      – Эй, жиденок! Сделай так, чтобы мы тебя не видели. – жестко бросил ему Чек. – Если, сейчас же не унесешь