Не уходи. Алекс Норк

больно допытывались.

      Теперь уже твердой рукой он потянулся к графину.

      У графа я оказался в итоге в двадцать минут одиннадцатого, встречен был очень любезно и с предложением выпить хорошего кофе.

      Граф мне составил компанию, кофе – уже по запаху стало ясно – совершенно чудесного качества, а на столике, помимо салфеток и сахарницы, лежала большая лупа: так что я понял – удовольствие с делом можно вполне совмещать.

      Граф сохранял отличное зрение, и без помощи лупы, взяв монету, сразу сказал:

      – Испанский пистоль 1537 года. Первая чеканка, потом пистоль чеканили еще не одну сотню лет.

      Он отложил монету, взял чашечку, предлагая жестом и мне.

      И после первого небольшого глотка, смешливо сощурил глаза:

      – Полагаю, впрочем, что эта чеканка из самых последних.

      Я быстро рассказал про происхожденье монеты.

      – Ну-с, посмотрим на нее повнимательнее, – граф отставил чашку и взял лупу.

      – А подобную среди тех подделок вам не предлагали?

      – Не было. Так-так… у меня есть такая в коллекции. По ней, и вообще я знаю, что у первых чеканок пистоля аверс – то есть главная сторона, и реверс – обратная, не вполне симметричны по осевой линии.

      – Как бы с поворотом относительно друг друга?

      – Именно. Незначительное очень расхождение, но оно есть – испанские чеканщики того времени не придавали ему большого значенья.

      Он еще присмотрелся и сообщил:

      – О-о, затертость на реверсе совсем современная. Еще: монеты эти делали строго по весу, и избыток убирали – вот как здесь, видишь, нет кусочка края. Это типично. Современный мастер данную особенность знал, но посмотри, как точно по линии сделано.

      – То есть заложено уже в саму форму отливки?

      – Правильнее, в штемпель.

      Я уже знал разницу: литье – заливка металла в форму, штемпель же выдавливает изображение – здесь тот же принцип, что у обычной печати; где-то в середине XVI века штемпель стали крепить на стержень винтового пресса, а с конца того века стал распространяться изобретенный Леонардо да Винчи способ конвейерной штамповки на роликовом механизме.

      – Любопытно, за что же заплатил он всё-таки жизнью. И он ли автор других тех монет?.. Не исключено, Сережа, на поприще этом трудится не один.

      – Этот художник по классу медальерных искусств у Лялина учился.

      – У Александра Павловича? – удивился граф. – Хм, способный, следовательно, был молодой человек. Профессор Лялин большая фигура, Императорские заказы имел, в ученики его попасть могли только немногие.

      Лакей подошел с маленьким серебряным подносом, на котором лежал белый конверт.

      Конверт был уже сбоку разрезан, граф вынул из него небольшой листок.

      Пробежал очень быстро… и с ироническим оттенком улыбка явилась на мгновение в его лице.

      – Мой преемник – нынешний генерал-губернатор – дозволяет мне лекцию в Московском университете о Чаадаеве.

      – Дядя говорил, вы были с ним очень близки. Имя его, из-за запретов всяких, окутано тайной.

      – А ты, Сережа, читал его знаменитое философическое письмо?

      – Читал.