Сто оттенков Веры. Талаssа

запахи неживых вещей. Пыльная затхлость солнечного луча – сквозь неплотно сомкнутые шторы в пустой квартире. Строгий, со сладкой подкладкой, аромат сандалового ожерелья. Жаркая телесная нагретость кожаной рукояти теннисной ракетки, только что отпущенной радостной рукой победителя.

      И это судорожное узнавание духов возлюбленной, где-то на шумной улице, вслед за мгновенным поворотом головы к незнакомой женщине: вспышка! – и холод ошибки – и ноющая боль невстречи.

      Но – прочь, прочь: не об этом.

      Всё, что могу сейчас – обернувшись и падая взглядом в Ваше лицо – это застыть на месте, обратясь в столб внутреннего неподвижного света, от которого лицо моё стало солнцем, опущенные руки похолодели – и не было ни радости, ни бешеного топота сердца, а только боязнь: хоть единым движением нарушить чистую струнную ноту изумления, взятую встречей где-то между висками и душой, между мной и Вами, между потерей и обретением».

      Подпись «Not_Enough».

      Что ещё за «нот инаф»?

      Кому и чего – недостаточно?

      Отправитель неизвестен. Отправлено… вчера? – нет, сегодня, около двух ночи. Возможно, это и не подпись вовсе, а просто заключительное предложение: просьба не заканчивать, но что – и с кем?

      Перемещаясь по городу в своих простых беспроводных TWS BT-02, она – под особенно подходящий, какой-нибудь неземной трек, – начинала с удвоенной внимательностью вглядываться в лица окружающих. Чувствовала себя тогда, как спятивший кукловод, которому вдруг почудилось, что все его питомцы разом… вздохнули! Но, поморгав и для надёжности тряхнув головой, улыбнувшись нелепому подозрению, продолжала жить дальше, в привычных самодельных декорациях, обходя чужих марионеток с их многочисленными перекладинками и нитями.

      Друг Копилкин недавно принёс диск со своим очередным звукосумасшествием под названием «Carrot & whip» (аналог русских «кнута и пряника», чему Вера уже совсем не удивилась). Послушав, предъявила автору сильный закос под Jay-Jay Johanson'а с его трип-хоповыми переборчиками и перебеганием звуков из одного уха в другое – до степени настырности, сравнимой с l'idée-fixe.

      На это Коп безапелляционно и даже с гордостью отбрехался (как он один это умел), скривил физиономию вселенской обиженности и плеснул – за это! – себе коньяку в два раза больше, чем Вере. И вот теперь она почувствовала сплетение событий последнего времени – как тот же trip-hop: что-то ритмичное, бесконечное, негромкое, затягивающее. То, что морочит, ничего ясно не говоря, то, что намекает постоянно и неотступно, но чем-то неуловимым, подмигивает, но не даётся – в полном своем смысле.

      «Что за фигня-то?!» – сама собой возмутилась Вера и себе же ответила: – «Да, такая вот, сестра, фигня.»

      – Ты не слушаешь меня совсем! – Коп небольно дал ей ногой по ноге под столом.

      – А? Ой…

      – Где летаешь-то, птица?

      – Да тут я. Вернулась. А что ты говорил?

      – Да вот, Алиска моя…

      Алиса Копилкина, племянница Копа: худышечка полубесплотная, беленькое, невысокое, огромноглазое существо, только что тихо