Двадцать пять вспышек в моей чёрно-белой дырявой памяти. Зачеренский

моё формирование личностью, отличаемой от внешне мне подобных, происходило при этом таинственном свете от волшебного красного фонаря и от того духа единения двух творцов – отца и сына. Самые сокровенные желания, глубочайшие мысли, остроумнейшие шутки, мудрейшие жизненные советы были высказаны в тишине бело-кафельной ванной комнаты и вместе с оставшимися на всю жизнь навыками искусства ФОТОГРАФИИ были впитаны и запомнены мною навсегда. Спасибо, папа.

      PS. Совет старого фотографа: не печатайте карточки с девушками, ничего хорошего из этого не получится. Качество полученных фотоизображений не удовлетворит даже бабушек этих девушек. Что касается самих девушек…

      PPS. Полный комплект всего фотографического оборудования до сих пор аккуратно лежит на антресолях моей городской квартиры. Понимая его никчёмность в век цифровой фотографии, я не могу его выбросить. Не могу и не смогу, пускай это сделают мои внуки… потом… сбрасывая на пол увеличитель, кюветы, пинцеты, глянцеватель, реле времени… красный фонарь. Я их не буду осуждать, надеясь, что у них будет свой "красный фонарь".

      рассказ Четвёртый

      ПЕСНЯ

      Песня была хорошая, она нравилась всем, я её ненавидел. Если мне доводилось на концерте исполнять две песни или более, одной из них обязательно была она, если одну – понятно какую, ̶ её.

      Герой песни, солдат, мне показался сразу подозрительным: во-первых, почему он шёл один? Во-вторых, куда он шёл? В-третьих, почему у него была чужая шинель? Если бы у него была своя, то так бы и сказали: "шёл рядовой в серой шинели", а у них: "В серой шинели рядового". В-четвёртых, почему он шёл ночами, тем более грозовыми, в условиях ограниченной видимости, значит, прятался, следовательно ̶ дезертир. В-пятых, почему один географический объект обозначен – город Смоленск, а другой засекречен ̶ посёлок N-ск, в-пятых… ну, достаточно. Когда я только ознакомился с текстом песни, начиная её разучивать, я задал несколько вопросов из этого списка нашей учительнице пения. Её ответов я не помню, судя по тому, что я до сих пор не знаю на них ответов, она, видимо, сказала, что так придумал автор этой замечательной песни и моё дело не задавать дурацких вопросов, а просто петь. А пел-то я хорошо ̶ на каждом моём выступлении обязательно какая-нибудь женщина плакала, а бывало, что и две; а когда мне удавались две жалобных ноты на словах "слёзы" и "берёзы", если я удачно входил в образ, то рыдал весь зал.

      Вторым номером в моём репертуаре была псевдопатриотическая песня о юном (в противовес  старому, который, как известно, крепко спал, и правильно делал) барабанщике. В ней тоже был довольно странный герой – весёлый барабанщик. Мне никто не мог объяснить, почему он весёлый, из текста песни этого не следовало, мне приходилось самому  домысливать и определять образ персонажа. Делать это было необходимо для "вхождения" в образ героя: я представлял себе раннее утро, все люди спят, тишина… вдруг у них под окнами раздаётся грохот барабана, люди его, мягко