Седьмое небо. Игорь Алексеевич Травкин

новые тревоги захватывали Семеричного, когда он, сидя на ступеньках своего крыльца, задумчиво смотрел на убегающую в туманную даль дорогу, зовущую его всё сильнее, ждущую его. Семеричный знал, что не отправиться в этот путь, он уже не сможет, как не сможет даже на некоторое время отсрочить его. Пора было собираться.

      А может, и вовсе началась эта история на несколько лет раньше или же, наоборот, в обозримом будущем, когда уже вернулась из Некультурной Столицы Настя со своим отцом, а Костя выкинул со злой досады свой злополучный телефон в тёмные, пенные воды Невы, которая и так уже хранила в своём чреве всякие магические и весомые вещи, и Николай Борисович с Борисом Николаевичем наливали по третьей, застряв где-то под Екатеринбургом или под Новосибирском, что не имеет большой разницы, на одной из многоэтажных таможней, когда Вася Буянов и дядя Гриня беседовали на кухоньке Коммуналки «Х» на религиозные темы, открывая дверцу для Добра – пусть и не глобальных размеров, но от чистого сердца. Неважно. В конце концов, каждое начало имеет свой конец, а каждый конец имеет своё непосредственное начало, что, в итоге означает, как утверждает один очень странный человек, что там, где конец, обязательно будет новое начало, и так до скончания времён, конца которым не ожидается, поэтому не станем зацикливать на этом свой разум и разберёмся во всём по порядку. А порядок заключается в следующем…

      …В один день, – семнадцатого августа, – примерно в одно и то же время, родились в «Снегирёвке» два простых советских ребёнка – Огнев Константин Сергеевич и Холодова Анастасия Ивановна. Конечно, в этот день родились тысячи советских детей, но из них всех только Костя и Настя должны будут жить в одном доме, в одном подъезде, на одном этаже старого дома царских времён на Фонтанке на протяжении многих лет. (Отвлекаясь несколько, надо заметить, что дом этот вообще был весьма интересным, ходили даже слухи, что когда-то в этом доме живал правнучек Павла Первого со своей ненаглядной супругой, которую, однако, совсем не отличала белоснежность кости и кожи, ровно, как и небесный оттенок крови.) Родители Константина и Анастасии были знакомы, как знакомы все соседи в нашей огромной стране, то есть: «Здравствуйте!» – «Здравствуйте!» – «Не слышали, что там с Галиной Анисимовной из тридцать шестой?» – «Инсульт у сердешной.» – «Ах, Господи! А вы не знаете, говорят, крышу будут ремонтировать?» – «Да, в конце месяца реставрация.» – «А вы что же, в Москву уезжаете?» – «Да, Ваню переводят.» – «А! Ну всего!» – «До свидания-до свидания!» и так далее. Друзьями их родители стать никак не могли, потому как были разного социального классу, – не смотря на всеобщие потуги к коммунизму, впрочем, время которого уже было на исходе, так и не начавшись, – а потому и Костя с Настей едва ли смогли бы найти общий язык (хотя, дом № 46 рассказывал как раз об обратном на ярком примере Георга Георгиевича и Натальи Фёдоровны, которые сумели сломать всем известные предубеждения и высокомерные устои, тем более в их нелёгкое время,