Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго». Лара Прескотт

выше голов, сидевших напротив него.

      Я присутствовала на чтениях, проходивших в московских квартирах, но не на его даче в Переделкино – поселке писателей, недалеко от столицы. Эта дача была территорией его жены. Покрашенный красноватой краской деревянный дом с огромными окнами был расположен на вершине пригорка. Вокруг дома росли сосны и березы, на отдельном участке на территории был высажен фруктовый сад и огород. Когда я в первый раз попала к нему на дачу, Боря долго объяснял, какие овощи хорошо растут, а какие, наоборот, чахнут и почему.

      Эта дача и участок были гораздо больше и лучше, чем у большинства обычных граждан. Писательский поселок был построен при Сталине для того, чтобы в нем могли работать избранные творцы, прославляющие социалистическую Родину. Сталин называл писателей «инженерами человеческих душ» и придавал их работе большое значение.

      Боря говорил, что, поселив писателей в одном месте, органам было проще за ними следить.

      Соседом Пастернака был Константин Александрович Федин. Поблизости была дача Корнея Ивановича Чуковского – автора прекрасных детских книг. В том же поселке, под пригорком чуть ниже, находилась бывшая дача Исаака Эммануиловича Бабеля, арестованного и расстрелянного в 1940 г.

      Я ни словом не обмолвилась Семенову о том, как Боря признался мне, что то, что он пишет, может оказаться его смертным приговором, и о том, как боялся того, что Сталин уничтожит его так, как уничтожил многих его друзей во время чисток.

      Я писала о романе туманно и уклончиво, чем следователь был крайне недоволен. Он неизменно выдавал мне новые листы бумаги, просил подумать и написать что-то более конкретное.

      Семенов прибегал к самым разным способам для того, чтобы добиться моего признания. Иногда он был добр ко мне, предлагал чай, интересовался моим мнением о поэзии и утверждал, что был большим поклонником раннего творчества Бори. Семенов приказал охранникам выдать мне дополнительное шерстное одеяло и сделал так, что каждую неделю меня осматривал доктор.

      Иногда Семенов пытался меня «развести» и говорил, что Боря, пытаясь спасти мою жизнь, сдался органам. Однажды, когда в коридоре послышался какой-то громкий металлический звук, Семенов пошутил, что это Борис стучит в двери Лубянки, пытаясь попасть внутрь.

      Иногда следователь говорил, что Бориса видели на каком-нибудь литературном или социальном мероприятии в компании своей жены. Семенов утверждал, что Борис выглядел «необремененным». Вот такое он использовал словцо. Иногда следователь говорил, что Бориса видели в компании с красивой молодой дамой. «Кажется, она француженка», – добавлял он. Я заставляла себя улыбнуться и говорила, что рада слышать, что Борис счастлив и здоров.

      Семенов ни разу меня не ударил, никогда не угрожал насилием. Но жестокость всегда была очевидной, а его мягкое поведение всегда тщательно продуманным. Я в жизни уже встречала людей, похожих на него, и знала, на что они были способны.

      По ночам заключенные повязывали на