Ночь Серебра. Татьяна Кононова

тихо произнёс наконец Ярико. – Когда надобно будет, он сам откроется. Я, вишь ты, тоже не ведал о нём, пока не понадобилось…

      Девушка смотрела на него изумлённо, вопросительно, широко распахнутыми светлыми глазами. Маленькие светло-русые реснички чуть подрагивали, отбрасывали короткие тени на бледные щёки. И руки, сцепленные замком на коленях, не могли лежать спокойно: то край пояска теребили, но пальцы перебирали. Губы Славки были чуть приоткрыты, словно она была удивлена чем. Хотя, впрочем, так-то оно и было. И Ярико вдруг поймал себя на том, что сам не заметил, как залюбовался большими серо-зелёными глазами, аккуратным носиком, малость длинноватым для такого тонкого лица, и ещё маленькими тонкими губами, сухими, с короткими трещинками на них. Очевидно, почувствовав на себе пристальный взор чужих глаз, Славка смутилась, щёки её покраснели. Как все темноволосые люди, она легко краснела. И Ярико залюбовался этим нежным румянцем, неожиданно вспыхнувшим на её не тронутых загаром щеках.

      – Вижу, спросить хочешь… Ну, спрашивай, – промолвил он, попытавшись, чтобы голос прозвучал как можно более спокойно и ласково. Не можно иначе было к этой юной лесной ведьме: только добром и ласкою, и без того пуганая.

      – Как понадобилось? – прошептала Славка, поднявшись и оправив холщовый подол.

      – Давно было, – нахмурился юноша. Он ожидал этого вопроса. Ожидал и боялся. – Мне, кажется, четырнадцатый минул. Да, верно, придётся рассказать тебе всё…

      – Расскажи! – улыбнулась Славка. – Только я на месте сидеть не буду. Дел и так…

      С этими словами она выпорхнула из горницы, её лёгкие шаги послышались где-то в сенях, потом что-то зашуршало, с глухим стуком упало, и Славка воротилась в горницу с берёзовым веником в руках и деревянной коробочкой без верха. Наклонилась, стала подметать, и некоторое время тишину нарушало только негромкое шуршанье сухих берёзовых листочков. Наконец Ярико вновь заговорил.

      – Мы с Веленой уж спали. Ночь была. Велена – сестра моя, сверстница, – пояснил он, встретившись с вопросительным взглядом молодой хозяюшки, – жили мы с нею у Ольгерда на дворе. Она, вишь ты, кружевница первая во всём Загорье, а я оружейником был, луки им сгибал да стрелы вырезал. Худое дело, скучное, – в голосе юноши послышалась невесёлая усмешка. – И, как сей день помню, спустился в наш сруб слуга Ольгердов, даже прозванье его помню: Торлейвом звать его. Велена ему кружево плела для ладушки его. Ночами работала, глаз не смыкала. И ведала бы ты, как он отблагодарил-то её…

      Тень промелькнула по лицу Ярико, он сурово сдвинул брови, но пйомал на себе взгляд Славки, тёплый да ласковый, и сумел вновь взять себя в руки. Много месяцев ещё потом виделась ему в страшных кошмарах та ночь… И то, что он сам сотворил, не мог простить себе, всё ж можно было как-нибудь словами, но после, думалось ему, – нет, нельзя! Никак нельзя! И снова и снова он слышал в том кошмаре истошный крик сестрёнки, на помощь которой не пришёл никто. А Славка тем временем даже веником своим шуршать перестала, разогнулась, с тревогою и нескрываемым любопытством глядя на Ярико.