Пламя любви. Барбара Картленд

для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

      © Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

      Сквозь них течет медлительный поток,

      Обычно серый, тусклый,

      Непрекращающийся, неустанный,

      Пока рассвет не озарит ночных небес

      И станет внятен смысл этой жатвы.

      Путь Господа —

      Взметнувшееся пламя жизни и любви.

      Глава первая

      – Черт! Ну и вид у меня!

      Привстав с сиденья вагона, Мона посмотрела на себя в зеркало. Она сильно исхудала, и под глазами залегли глубокие темные тени.

      «И украшения здесь не к месту», – мысленно добавила она. Сняла с плеча бриллиантовую брошь – и надолго задумалась, глядя на нее невидящим взором.

      Брошь была очаровательна. Россыпь бриллиантов в платиновой оправе – французская ручная работа: известно, что в целом свете не найдется ювелиров лучше, чем во Франции.

      Но не о красоте этой драгоценности думала Мона, рассеянно вертя брошь в пальцах, а затем вдруг, с гримасой боли, словно не в силах больше смотреть, торопливо убирая ее в сумочку.

      Она помнила, как Лайонел подарил ей эту брошь, – помнила так живо, словно все произошло вчера!

      Это было в Неаполе. В тот вечер они поужинали вместе, а потом, незадолго до полуночи, вышли на широкий мраморный балкон.

      Под ними, призывно сверкая и мигая золотом огней, раскинулся город. Вдалеке темнел на бархатном фоне небес силуэт Везувия. А где-то неподалеку юный голос дивной красоты выводил серенаду.

      Стояла тихая, ясная ночь – ночь, когда звезды отражаются в морских волнах, вздымающихся и опускающихся тихо и плавно, словно грудь спящей красавицы.

      Мона оперлась на холодный мрамор балюстрады. Она чувствовала, как обвевает ее лицо нежный ночной ветерок, вдыхала аромат цветов, слышала отдаленный шум города – и негромкий голос Лайонела:

      – Милая, ты счастлива?

      Она повернулась к нему. Слов не требовалось – ответ он прочел в ее глазах, в молчаливом призыве приоткрытых губ.

      В этот миг, ворвавшись в их зачарованный мир для двоих, со всех концов города послышался разноголосый мелодичный бой часов – наступила полночь.

      – Милая моя, впереди у нас с тобой еще много-много счастливых дней!

      С этими словами Лайонел прильнул к ее губам; на мгновение они словно слились воедино – ошеломляющий миг, пронизанный чудом любви. Мона закрыла глаза, желая лишь одного – чтобы этот миг длился вечно.

      Но вот он отпустил ее и извлек из кармана коробочку, обтянутую кожей.

      – Это тебе, моя радость.

      Она открыла глаза, хотела его поблагодарить, но не сразу сумела оторвать взгляд от любимого и обратить внимание на его подарок. Наконец открыла коробочку – и ахнула.

      – Какая красота! Помоги мне ее надеть!

      Лайонел прикрепил брошь под глубоким вырезом платья, в ложбинке меж грудей.

      – Тебе идет, – сказал он.

      Думая о его прикосновении куда больше, чем о подарке, она прошептала:

      – Хотела бы я, чтобы она осталась здесь навсегда! И мы с тобой – тоже…

      – А я, милая, предпочел бы переместиться в какой-нибудь более укромный уголок! – рассмеялся он, и Мона, не ожидавшая такого резкого перехода от романтики к веселью, рассмеялась вместе с ним.

      Как чудесно провели они ту ночь! Сколько ей было тогда? Девятнадцать? Нет, уже двадцать. Пять лет назад! А кажется, будто прошла целая жизнь. И это безумное, головокружительное счастье осталось где-то в иной вселенной…

      Мона вдруг сообразила, что по-прежнему стоит, невидящим взглядом уставившись на свое отражение в зеркале. Брошь исчезла, но общий вид не слишком изменился. Покрой платья, боа из чернобурки, изящно уложенные золотисто-рыжие локоны – все выдавало в ней «девушку из высшего общества», все кричало об элегантности и богатстве. Да, в Литтл-Коббле все это будет не слишком уместно.

      А впрочем, какая разница? Мона скорчила своему отражению презрительную гримаску, но все же отколола от меха на плече букетик орхидей. Пурпурных орхидей – хрупких, экзотических и романтичных.

      Интересно, скоро ли ей в следующий раз подарят орхидеи – если подарят вообще? Тот человек был очень мил – послал за ними аж в Лиссабон.

      – На счастье, – проговорил он, прощаясь с ней.

      Она протянула ему руку для поцелуя, а потом позволила поцеловать и в щеку. Не все ли равно? Весь этот месяц, пока она ждала места на самолете, чтобы улететь домой, он был добр к ней – а больше она никогда его не увидит.

      Кто-то однажды сказал ей: «Вы созданы для орхидей». Кто – Мона давно забыла, но хорошо помнила, каким