Будь моим этой ночью. Кэтрин Смит

бы не оставили такое сокровище без надлежащей защиты.

      Северьен просунул кровоточащую руку между рядами ножей. Нельзя допустить, чтобы полученная рана не принесла ему никакой награды. От скользких пальцев, сжимавших чашу, не было толка – по-видимому, лезвие повредило сухожилие, – поэтому пришлось отложить меч в сторону и воспользоваться другой рукой, ухватившись за верхний край чаши. Затем Северьен, уже готовый к ловушкам, резко отдернул руку. Друзья снова окружили его, некоторые из них повернулись к нему спиной, готовые к очередной атаке.

      Внезапно Северьена охватил прилив головокружения, словно кто-то ударил его плашмя мечом по голове. Колени ослабли, в желудке мутило. Что за дьявольщина? Ведь он потерял не так много крови.

      Его скрутил приступ тошноты, на лбу и верхней губе снова выступил пот. Перед глазами все поплыло, конечности начали холодеть…

      Да, ему и впрямь следовало бы быть осмотрительнее. Он мог легко оправиться от ножевого ранения, но от этого спасения не было.

      – Дре, передай Мари, что я люблю ее.

      Друзья обернулись на звук его хриплого прерывистого голоса как раз в тот самый момент, когда Северьен опустился на пол, все еще сжимая слабеющими пальцами заветную чашу.

      Дре рухнул на колени рядом с ним:

      – Друг мой, что случилось?

      – Яд. – Северьен стиснул зубы, пытаясь побороть озноб. Он умирал – умирал за короля, который будет только рад, что людей, которым ему придется платить, станет на одного меньше. Умирал за сокровище, которым ему уже никогда не удастся воспользоваться. Умирал, так и не бросив последнего взгляда на любимую.

      Тут Северьен посмотрел на необычно теплую чашу, которая пока еще не выпала из его цепенеющих рук. Казалось, что реликвия держалась за него с тем же упорством, что и он за нее. Помутневшим взором он уставился в черное дно сосуда. Действительно ли серебро вдруг просияло, или это лишь игра его гаснущего сознания? Не иначе, как отрава была виной тому, ибо ему показалось, будто чаша до самых краев наполнилась крепким красным вином. Поразительное зрелище. Настоящее чудо, будь это правдой…

      Несмотря на шум в ушах, Северьен расслышал взволнованные голоса спутников. Неужели ему не почудилось и чаша действительно чудесным образом преобразилась? Неужели он и впрямь держал в руках Чашу Христову, способную исцелить рану в запястье и даровать бессмертие? Не успел он сообразить, что происходит, как кубок уже был на полпути к его губам, и, заглушая всех остальных, до него донесся голос Дре Боврэ:

      – Пей, Сев! Пей!

      Собрав последние крупицы отваги и решимости, Северьен поднес чашу к губам и отпил из нее. Густая сладковатая жидкость разлилась по языку. Это было не вино, но что же тогда? Теплое, земное, оставляющее солоноватый привкус. Он жадно отхлебнул еще.

      Кровь. От этой догадки его едва не вырвало. Он пил человеческую кровь.

      Северьен откинулся назад, выплеснув остатки содержимого чаши на пол и себя самого. Теплая влага стекала с подбородка