Шедевры юмора. 100 лучших юмористических историй. Коллектив авторов

но первому спектаклю нельзя судить…

      Со стороны фотографической витрины до меня донесся шепот.

      – Спросите, вызывали ли автора.

      – А автора вызывали? – спросил я.

      – Он не был в театре. Нездоров, что ли. Простуда, кажется.

      Розовый молодой человек неожиданно обернулся ко мне и сказал:

      – Ну, я поеду. Еще в редакцию нужно успеть. Прощайте!

      На другое утро в той же самой газете, где была анкета об устрицах, я прочел рецензию о новой пьесе.

      «Еще популярный писатель Григорович касался наболевшего вопроса об «акробатах благотворительности», этих фальшивых, исковерканных ложью и ханжеством людях. Ту же тему положил в основание пьесы и автор «Сливок общества». Правда, сюжет не нов, но сценическая опытность и знание театральных вкусов публики спасли на этот раз произведение автора. Разыграна пьеса была, за исключением г-жи Баранской, давшей цельный искренний образ, очень, как говорится, «так себе». Хотя все старались, не исключая и суфлера. Впрочем, по первому спектаклю нельзя судить… Постановка нам не понравилась. Что это сделалось с режиссером Агеевым? Спасли положение декорации, действительно прекрасные, с большим вкусом. Публика пыталась вызвать автора, но– увы, его в театре не было. Тяжелая форма гастрита приковала талантливого автора «Сливок» к постели. Ах, уж этот петербургский климат!»

      Золотой век

      По приезде в Петербург я явился к старому другу, репортеру Стремглавову, и сказал ему так:

      – Стремглавов! Я хочу быть знаменитым.

      Стремглавов кивнул одобрительно головой, побарабанил пальцами по столу, закурил папиросу, закрутил на столе пепельницу, поболтал ногой – он всегда делал несколько дел сразу – и отвечал:

      – Нынче многие хотят сделаться знаменитыми.

      – Я не «многий», – скромно возразил я. – Василиев, чтоб они были Максимычами и в то же время Кандыбинами – встретишь, брат, не каждый день.

      Это очень редкая комбинация!

      – Ты давно пишешь? – спросил Стремглавов.

      – Что… пишу?

      – Ну, вообще, – сочиняешь!

      – Да я ничего и не сочиняю.

      – Ага! Значит – другая специальность. Рубенсом думаешь сделаться?

      – У меня нет слуха, – откровенно сознался я.

      – На что слуха?

      – Чтобы быть этим вот… как ты его там назвал?.. Музыкантом…

      – Ну, брат, это ты слишком. Рубенс не музыкант, а художник.

      Так как я не интересовался живописью, то не мог упомнить всех русских художников, о чем Стремглавову и заявил, добавив:

      – Я умею рисовать метки для белья.

      – Не надо. На сцене играл?

      – Играл. Но когда я начинал объясняться героине в любви, у меня получался такой тон, будто бы я требую за переноску рояля на водку.

      Антрепренер и сказал, что лучше уж пусть я на самом деле таскаю на спине рояли. И выгнал меня.

      – И ты все-таки хочешь стать знаменитостью?

      – Хочу. Не забывай, что я умею рисовать метки!

      Стремглавов почесал затылок и сразу же сделал несколько дел: взял спичку, откусил половину,