Плывун. Александр Житинский

своим по привычке.

      – Вот то-то, – примиряюще сказал Геннадий.

      – Но жить-то им где-то надо…

      – Угу. Только не у нас, – кивнул Геннадий. – Если питерского разлива черно… иногородний – то пожалуйста! Вон Дина живет же, армянка, – кивнул он на прорицательницу. – А в боксе 31 семья из Казахстана. Муж казах, а жена русская. Но прописаны.

      Дина сидела рядом с Анютой и что-то ей тихо втолковывала. Анюта слушала внимательно, изредка коротко отвечая. По ее лицу невозможно было определить, насколько ей это интересно.

      Явился местный гармонист Витек – кудрявый белобрысый парень – без собственного угощения, но с гармошкой. Принял сто граммов на грудь и растянул меха.

      – Петь будем, гости дорогие! – объявил Геннадий.

      – Да у тебя тут прямо колхоз! – улыбнулась Люба отцу.

      – Не колхоз, а наша деревня, – поправил Геннадий. – Подземная, – добавил он зачем-то.

      А гармонист, склонив голову к гармони, уже выводил рулады в качестве вступления. Наконец сдвинул меха и сказал деловито:

      – Заказывайте.

      – Вот кто-то с горочки спустился! – звонко выкрикнула первой Софья Михайловна.

      Пирошников с удивлением взглянул на сотрудницу. Раскрасневшаяся от выпитого вина, она сидела рядом с близняшками из салона красоты и уже успела найти с ними общий язык, а сейчас трепетала от желания показать себя и, главное, показаться своей. Пирошников вдруг понял, что напрасно он опасался капризов своей «старушки» по поводу нового места. Это было то, что надо. Софье нужна была компания для разговоров, соседи с новостями, большие и малые события. Одиночество на Первой линии, когда за день заходили, бывало, всего два-три человека, смертельно надоело «старушке» и вот жизнь дала ей шанс влиться в коллектив.

      Витек растянул меха, и Софья затянула тоненьким, дрожащим от волнения голоском:

      – Вот кто-то с горочки спустился,

      Наверно, милый мой идет…

      И весь стол дружно грянул:

      – На нем защитна гимнастерка

      Она с ума меня сведет…

      Не пели только самые молодые – Люба с Анютой и Данилюк-младший. Они не знали текста. Все остальные помнили и текст, и контекст.

      «Зачем нам это? – думал Пирошников растроганно, вытягивая про “безответную любовь”. – Почему отзывается в сердце? Только ли в музыке дело?»

      Впрочем, он тут же, надо отдать ему должное, подумал, что стихи в популярных и даже весьма хороших песнях никогда не поднимаются до настоящих поэтических высот, да этого и не надо. Стихи и песни идут по разным каналам восприятия, как сказал бы специалист по информатике, а Пирошников просто пел себе с чувством, разве что слегка морщился, когда в хоре кто-то фальшивил.

      Кажется, это был долговязый аспирант.

      С ходу спели «Ой, мороз, мороз…», «Тонкую рябину» и «По диким степям Забайкалья». Народ здесь был простой, ни Окуджавы, ни Визбора не требовал. Так что культуртрегеру поэзии, каким ощущал себя Пирошников, было где развернуться в дальнейшем.

      И тут как нельзя