Кремль. Иван Наживин

ему податься подальше в леса. Жалко было только покинуть старца Нила, к которому он был очень привязан.

      В черной от дыма и темной избенке были только нары из тонких жердочек, непыратый столик да столец о трех ножках. Отец Григорий тихонько толкнул Тучина локтем; под нарами валялась какая-то пестрая икона. В переднем же углу висел только лик Христов один большеокий. Земляной сырой пол был весь усеян стружками: все иноки занимались рукоделием – кто мрежи плел, кто иконы писал, кто посуду деревянную делал. И работали тут по совести: да не токмо от трудов своих хлеб снедают, но да и о нищих любовь показуют…

      Павел усадил своих гостей.

      – Не проголодались ли, рабы Божии? – осиял он их своими дивными глазами. – А то можно сухариков расстараться…

      – Нет, нет… – отозвались гости. – Мы еще на том берегу закусили… Ничего, не утруждайся…

      – А ты вот лучше скажи нам, как это ты икону-то так под одр свой забросил… – сказал отец Григорий.

      – Да какая же это икона? – улыбнулся Павел. – Икона вот… – указал он на лик Христов. – А это так только, одно пустое воображение мысли…

      Он достал икону из-под нар и сдул с нее пыль. На ней было изображено что-то вроде Страшного суда. Внизу в красном огне даже черные черти с рогами виднелись.

      – Какая же это икона? – повторил Павел. – Икона – это радость, свет невечерний, в небеса оконце светлое… Вот будете, может, у старца Нила в скиту, так поглядите там на икону «Прекрасная заря, держащая Пресветлую Лучу» – вот это икона!.. Иконы писать тоже понимать надо, и не всякий за это дело браться должен. Иконописцу подобает чистым быти, житием духовным жити и благими нравы, смирением же и кротостию украшатися и во всем благое творити: есть у тебя свет в душе, будет он и в иконе твоей, а нету его в душе, не будет и в иконе… А то вон в Ферапонтове монастыре видел я тоже икону «Бурю внутрь имеяй». Изображена на ней Богородица и старый Иосиф, которого искушает диавол, указуя ему на кривую суковатую палку: как от нее-де не может быть плода, так и от тебя, старика. И Иосиф задумался, мучится… Совсем это на иконе ни к чему… Нет, – поправился он, – может, и оно свой смысл имеет, ну только не люблю я этого. Я люблю радости излучение и красы небесной. Горе тому, кто возлюбил мрак!..

      И необыкновенные глаза его, и слова милые были полны несказанной теплоты. Отец Григорий покосился на Тучина: ну что, недаром проходили? На лицах Тучина и Терентия была теплота умиления.

      – Во имя Отца и Сына и Святого Духа… – раздалось за дверью.

      – Аминь. Ты что, брат Данила?

      Пришедший инок был во всем прямой противоположностью Павлу: румяный крепыш, с буйными темными волосами в кольцах, с бойкими глазами, развертистый, он производил скорее впечатление торгового человека, княжого отрока, чего угодно, но только не инока.

      – Не дашь ли мне долотца, отец Павел? – сказал он. – Я свое, грешным делом, сломал. А хотца мне мисы, что поделал, торговым скорее сдать…

      – Так