Остражка детДомАвец Магия БлагоРодной. Юлия Михайловна Назарян

лет, то она скорее – антибабушка, – сквозь зубы проговорила Даша, пытаясь вдеть в платье перевернувшуюся вверх ногами сестренку.

      – Вот каким разговорам тебя твои книжки учат, – папа взял в руки книгу, недочитанную дочерью и, открыв окно, выбросил ее на балкон. – Чем такой грамоте учиться, лучше уж тебе безграмотной остаться.

      – А книга-то тут причем?! – рассердилась Даша. – Мы не у книг, а у старших жизни учимся. Какой пример подадите, такими и вырастем.

      – Вот именно! – Алеша скрутил руки на груди. – А с чем пирожки?

      Папа хотел отразить удар Даши гневной речью, но вопрос сына вернул ему доброе расположение духа.

      – С яйцами и зеленым луком.

      – Ух ты, мои любимые!

      – А мои не любимые, – донесся из детской сипловатый голос Женьки.

      – А тебе их и не есть, – голос папы снова стал строгим. – Ты еще наказана. Посидишь дома и хорошенько подумаешь над своим поведением. Такого еще никогда не было, чтобы Островы учителям дерзили.

      – Было, – девочка вынырнула из подушки и приросла к дверному косяку, – Алешка же дерзил.

      – Тоже мне, сравнила – Алешка пацан, а ни кисейная барышня.

      – А я что – кисельная барышня? – Подумав про кисель, Женька сглотнула слюну и, оглядев себя, сделала вывод, что на кисель она не похожа. Разве что, ослабшие ноги немного напоминали нечто подобное – но все ж таки, не кисель, а скорее, дрожащее желе. – И ни чуточки не кисельная. А значит, меня не надо было наказывать, и значит, я должна теперь тоже с вами идти.

      – Ты что, со мной еще спорить будешь? – папа зачем-то подцепил большими пальцами рук опоясывающую его «змею».

      – Я боюсь! – Женька опять начала всхлипывать и давиться плачем. – Я не хочу одна дома…. Я боюсь! Вы меня одну не оставите! Я хочу с вами. В черную дыру…, с вами хочу.

      – Ты останешься не одна, а с бабушкой Сашей, – попыталась успокоить Женьку мама, с трудом переборовшая сопротивление крутящейся Инны, не желающей перемещаться из домашнего сарафана в брючки с кофтой.

      – Но она же почти всегда спит, – под Женькины острые ноготки заползли осколки сухой краски, покрывающей косяк. – И я не знаю, живая она или нет. Она же не двигается, и так на скелет, когда лежит, похожа. Особенно, когда темнеет, – у нее же глаза, как дырки становятся. Я не хочу с ней оставаться. Я с вами пойду. Мама, скажи, ну, я же боюсь!

      – Да, пусть с нами идет…, – робко предложила мама.

      – Я свое слово сказал, и менять ничего не собираюсь, – не уступил папа.

      – Но ты же видишь, что ребенок сильно нервничает.

      – Что ты мне из ребенка девчонку трусливую делаешь?

      – Так она и есть девочка, – мама тоже начала терять спокойствие.

      – Тьфу ты, забыл, – папа щелкнул по так и не расстегнутой пряжке ремня.

      – «Совсем память короткая стала, – подумала Женька, – наверное, короче дециметра даже. Только что, ведь, помнил, что я барышня. Наверное, у него теперь в памяти тоже черные дыры. А если он так совсем беспамятным станет, или