Вкус невинности. Роксана Гедеон

– не пришел к обеду! Разве в Париже мало мест, где Эдуард может задержаться? Театры, актрисы, кабаки – прости, что говорю тебе это, но ведь ты не святоша, ты и так все понимаешь.

      –– Он растрачивает себя, Жозеф. Он умен, однако тратит свою жизнь на какие-то глупости. У него есть способности, но он растрачивает их в этих беспрерывных кутежах. Подумай, Жозеф, это не прекращается с тех пор, как та женщина…

      Страдание отразилось на ее лице. Барон сжал руку графини, словно стараясь помешать ей договорить:

      –– Дорогая, мы же условились не вспоминать об этом.

      –– Если мы будем молчать, от этого ничего не изменится. Я люблю Эдуарда, ты это знаешь, он для меня – все. А он не находит себя. Я так хотела бы…

      –– Что? Может быть, чтобы он женился?

      –– Да, – ответила графиня, наконец-то решаясь признаться в этом. – Да. Может быть. Но я опасаюсь даже намекнуть ему об этом.

      –– Опасаешься? – Барон рассмеялся. – Разве есть что-то такое, в чем бы он тебе отказал?

      Антуанетта слабо улыбнулась.

      –– Да, он хороший сын… И мне тем более больно думать, в каких местах он бывает… что о нем говорят… Он – я это заметила – как-то сторонится женщин нашего круга, относится к ним с недоверием, подозрительно, насмешливо… Конечно, после той истории это понятно, но ведь и дамы того круга, где он сейчас бывает, не для него.

      Помолчав, она добавила:

      –– А эти статьи в журналах, которые он пишет под псевдонимом “шевалье де Сен–Реми”? Я не узнаю его там. Он язвителен, зол, саркастичен, он словно скальпелем разрезает всех тех, кто бывает у меня, высмеивает их, показывает все недостатки…

      –– Да, у него острый взгляд, – задумчиво подтвердил барон.

      –– Мои гости уже боятся его, называют “враг друзей”. Некоторые боятся приходить, опасаясь, что их потом высмеют в газетах… Я не о них печалюсь, меня волнует он. Он словно добивается, чтобы его не любили. Впрочем, что я говорю! – Она снова слабо улыбнулась, проведя рукой по волосам. – Когда он что-то пишет, я даже рада. Гораздо хуже, когда у него такой период, как сейчас, – актрисы, театры, бульварные девки, ложи в “Амбигю”6.

      Она порывисто поднялась, прошлась по гостиной, ломая пальцы. Жозеф внимательно следил за ней взглядом, потом опустил глаза, вздохнул и тоже поднялся.

      –– Антуанетта, ты в чем-то права. Но все дело в нашем времени. Когда я был молод, я воевал, ненавидел, совершал подвиги. Я знал, куда девтаь свои силы. Я боролся с революцией, с Бонапартом, с империей. Нынче другое время. Все силы уходят на то, чтобы заработать деньги.

      –– Да-да, – с болезненной гримасой подтвердила графиня, – а что же делать тем, у кого их достаточно?

      –– Развлекаться. Твой сын именно так и поступает. И это еще хорошо, что он умеет это делать, что у него к этому вкус…

      Графиня резко обернулась, глаза ее были полны укора и удивления:

      –– И это все, что ты можешь мне сказать, Жозеф?

      Барон покачал головой, заложив руки за спину.

      –– Дорогая моя, – сказал

6

Театр средней руки, в котором царила весьма фривольная атмосфера.