Контрабандист из Варшавского гетто. Рустам Булибеков Бахытжанович

фамилия, – Новак пожал плечами.

      – А документы как сделал?

      – У меня знакомый есть, —чуть наклонившись, тихо произнес Новак, посмотрев по сторонам, – лучше всех в Варшаве рисует документы, но и берет правда, —ухмыльнулся он.

      – Хорошо делает? —замедлив шаг, спросил Пассенштейн.

      – Я же говорю, лучше всех.

      – Это хорошо, очень хорошо, —улыбнулся Пассенштейн и посмотрев на Новака, спросил. – Ну а контрабандистом как стал?

      – А что еще было делать, – ответил Новак, пожав плечами. —Вернулся в Варшаву в сороковом, а дружки все мои уже за стеной. Вначале нашел их, ну а потом пошло —поехало, – ответил Новак и полез в карман пиджака за папиросой. С минуту они шли молча и дойдя до Францишканской, не сговариваясь свернули направо.

      – Ну а вы— то как, пан адвокат, рассказывайте, —прервал молчание Новак.

      – А что про меня рассказывать, сам все знаешь, – тоскливо ответил Пассенштейн.

      – Давно в полиции? —осторожно спросил Новак.

      – С зимы сорок первого. Один знакомый предложил. Тогда в полицию как раз набирали людей, из бывших военных, полицейских и адвокатов, – Пассенштейн ухмыльнулся и посмотрел на Новака, —среди евреев Варшавы полицейских и военных ничтожное число, так что в еврейской полиции сейчас одни адвокаты, представь себе.

      – Ну большинство на адвокатов не похожи, – съязвил Новак.

      – Есть и бывшие преступники, —добавил Пассенштейн.

      – А живете где?

      – Здесь не далеко, на улице Островской.

      – В общем, вижу, устроились вы, пан адвокат, – засмеялся Новак.

      – Как видишь, —тихо сказал Пассенштейн.

      – А пан Эйдельман, как поживает? —спросил Новак, внимательно посмотрев на Пассенштейна. Тот остановился.

      – Пана Эйдельмана больше нет, —тихо произнес Пассенштейн.

      – А где он? —с недоумением спросил Новак.

      – В январе ушел покупать дрова на рынок и пропал. Обыскали все гетто, во всех щелях, но увы, как сквозь землю провалился.

      – Да, – потянул Новак, покачав головой. —жалко.

      – Помнишь, наверное, какие морозы стояли в январе. Каждое утро сотни трупов на улице валялось. Я искал его, но не нашел.

      – Думаете замерз?

      – Может быть. А могли ограбить и убить, теперь уже не разберешь, – сказал Пассенштейн. —Он мне как отец был. Когда нас всех согнали сюда и отгородили от арийской стороны, его дом номер восемь на улице Сенной как раз попал в границы гетто, —улыбнулся Пассенштейн. – Пан Эйдельман так радовался этому, как ребенок, ей – богу. Я даже жил у него первое время, – грустно улыбнулся Пассенштейн.

            —А его дочь, Юдифь Эйдельман? —спросил Новак, и его голос задрожал.

      – Она здесь, – тихо ответил Пассенштейн, опустив взгляд, но спустя несколько секунд он поднял глаза и внимательно посмотрев на Новака, спросил. —Ты разве с ней знаком?

      – Ну как же, пан адвокат, —усмехнулся Новак. —Вы же сами знакомили меня с ней в вашей конторе на Банковой