Шляпа для вранья. Жанна Эдуардовна Жердер

е такой уж большой квартиры. Книжные полки у нас везде: в прихожей, в детской, в гостиной, в спальне родителей и даже на кухне. Потому что мои родители – филологи, преподаватели Московского Университета и «Книги, – как говорит мой папа, – наше все!».

      Еще у меня есть две бабушки и два дедушки, которые очень меня любят и соревнуются между собой в доказательствах этой любви. Есть еще много не таких уж близких родственников, среди них особняком стоит тетушка Аглая, которую мне запрещено называть тетушкой, но об этом я расскажу вам позже.

      У всех моих родственников есть неосуществленные детские мечты, которые они решили воплотить в моем детстве. Бабушка Василиса Петровна мечтала стать балериной, поэтому в пять лет меня отвели в хореографическую студию, которую мне удалось бросить только два года назад. Дедушка Терентий Павлович мечтал играть в большой теннис, поэтому мне пришлось несколько лет бегать по корту и махать ракеткой, пока тренер не объяснила моим родным, что это пустая трата денег и времени. У бабушки Ариадны Сергеевны не заладилась музыкальная карьера, и поэтому я до сих пор мучаю соседей игрой на фортепиано, не говоря бабушке о том, что я дала себе клятву, после получения диплома об окончании музыкальной школы никогда не открывать крышку пианино. Могло быть, как говориться и хуже, ведь дедушка Фридрих Карлович в детстве мечтал стать боксером, но… слава Богу, остальные члены семьи убедили его, что для девочки бокс – не лучшее занятие.

      Конечно, если бы у четырех полных сил и любви пенсионеров было бы на несколько внуков больше, мне было бы легче, но, поскольку я у них одна – приходится терпеть. Нет, вы не подумайте чего-нибудь такого! Я очень люблю всех моих бабушек и дедушек, просто мне, порой, сложно соответствовать их ожиданиям.

      Чем же хочется заниматься мне самой? Если честно, еще не знаю. Наверно, я тоже стану филологом, потому что очень люблю читать. А может быть… Впрочем, не буду загадывать, потому что, как показала практика, трудно предугадать, что произойдет с тобой даже спустя несколько минут.

      Был теплый апрельский день, и солнце светило так жарко, словно изо всех сил старалось растопить остатки почерневшего снега на уже начавших зеленеть газонах. В такие дни особенно неприятно получать плохие оценки. Если небо застилают серые тучи, а под ногами слякоть и грязь, идти из школы с двойкой по английскому не так противно. А в хорошую погоду, когда сердце должно заходиться в восторге от предвкушения близкого беззаботного лета, нести домой плохие оценки обидно до слез. Потому что твое настроение никак не соответствует погоде. «Диссонанс да и только», – как сказала бы моя учительница фортепиано. Диссонанс, как она объяснила мне, – это звучание тонов, «не сливающихся» друг с другом. Вот так и в моей душе прекрасный солнечный день никак не хотел «слиться» с двойкой, камнем лежащей на сердце.

      Мама, наверно, уже заглянула в электронный дневник… А если еще нет, то с минуты на минуту заглянет. Это значит, что вечером, когда родители вернутся с работы, вместо веселого ужина меня ждет грустная трапеза, во время которой мама с папой, словно не замечая меня, будут переговариваться друг с другом:

      – Ну, ничего… и с двойками люди живут, – со вздохом скажет папа.

      – Конечно, – грустно подтвердит мама, – дворники тоже люди…

      – Зато все время на свежем воздухе.

      – Перед одноклассниками, конечно, стыдно будет… – продолжит экзекуцию папа.

      – Да ладно! Они утром все в университеты спешить будут. Может быть и не

      заметят нашу Машку с метлой и лопатой, – подхватит мама. И так целый вечер.       Дело в том, что я – в целом «хорошистка», и оценки ниже четверки в моем дневнике большая редкость. Вот у Вальки Генераловой сплошные тройки, поэтому периодически возникающие в дневнике двойки ее родителей мало волнуют. «Лишь бы ребенок был здоров!» – говорит Валькина мама и совершенно «не парится» из-за оценок. Нет, я совершенно не хотела бы быть дочкой Валькиной мамы, но…

      – Эй, рыжая! Купи шляпу! – услышала я вдруг у себя за спиной.

      Надо сказать, что я терпеть не могу, когда меня так называют. Да, от рождения мои волосы были темно-оранжевыми, но это же не повод ко мне так обращаться! Что за дискриминация? Почему-то если назвать афроамериканца «чёрным», можно сесть в тюрьму за оскорбление личности, а вот если назвать человека с темно-оранжевым цветом волос рыжим, тебе за это ничего не будет. Разве это справедливо? Оглянувшись, я увидела женщину в каком-то странном пальто, похожем скорее на мантию волшебницы из фильма о Гарри Поттере. В руке она держала старую, видавшую виды широкополую шляпу серовато-коричневого цвета. Испугавшись, я побежала, но женщина не отставала. «Сумасшедшая!» – пронеслось у меня в голове.

      – Да не сумасшедшая я! – задыхаясь от быстрого бега пробормотала она, – просто мне деньги очень нужны, я кошелек дома забыла, а тут красягу предлагают по бросовой цене.

      Я остановилась.

      – А что такое красяга?» – спросила я женщину. Мое любопытство, как всегда,       победило страх.

      – Да штука такая, очень мне нужная…