Манипулятор. Ростислав Олегович Нестеров

старого клуба на окраине Москвы, где временно размещался «Штопор», случилась внезапная, скоротечная и шумная пьянка. Так уж в студенческих театрах принято, чтобы все без исключения ничего подобного не ожидали, ни к чему подобному не готовились, но при этом ни одной минуты не удивлялись тому что, в конце концов, именно так и случалось.

      Кто-то совершенно случайно принес водку, кто-то просто так захватил портвейн, кто-то все это выпил – тоже безо всякой задней мысли, а в итоге по домам и артисты и зрители разбредались, что называется, «на автопилоте». Не стали исключением и «Гуси-лебеди» принимавшие и в лицедействе, и в банкете более чем активное участие. В итоге они оказались в каком-то совершенно неизвестном дворе (зачем?) с бутылкой шампанского (откуда?!) и присели отдохнуть на симпатичную, но шаткую скамейку…

      Лебедев как-то быстро заснул, привалившись к теплому плечу товарища, а Гуськова наоборот потянуло на откровенный философский разговор. Он не то чтобы говорил, а скорее думал вслух, находя подтверждение своим слова в заинтересованном мычании товарища…

      – Вот некоторые, например, собак любят, канареек разных, свинок морских, а я нет!

      – Угу…

      – Какие-то они все уродливые… И пользы никакой нет – одно гавканье, да чириканье.

      – Ага…

      – То ли дело индюк! Очень умная птица. И красивая!

      – Ого…

      Надо сказать, что Васька Гуськов действительно очень любил индюков. Почему – непонятно, но разве настоящая любовь поддается объяснению? Она просто есть, и с этим приходится мириться…

      А к гусям наоборот испытывал резкую антипатию. Причиной тому были шутки и дразнилки, преследовавшие беднягу с самого раннего детства: если фамилия Гуськов, то обзывают гусем и прочими от гуся производными. Точно также Баранова дразнят бараном, Дятлова – дятлом, а Сивкова почему-то мерином.

      Вспомнив об индюках, Гуськов расчувствовался. Ему представилась зеленая лужайка, по которой с важным видом прогуливались индюки.

      – Сколько благородства… Сколько шарма… – млел Гуськов, наслаждаясь мелодичным курлыканьем. – Все-таки индюк не простая птица, а…

      И тут в голове Гуськова буквально полыхнуло: да какая же это птица, если летать не умеет?! Он скрутил серебристое горлышко и с отвращением припал к полезшей из бутылки сладкой пене. Чувство обиды за несчастных, лишенных возможности летать индюков переполняло его.

      – Вороны почему-то летают, воробьи летают, даже гуси эти чертовы летают! – обиженно бормотал Гуськов. – Все летают! А индюки нет!

      Он представил себе пытающегося взлететь индюка и чуть не заплакал, до того печальным и жалким было это зрелище.

      – Врешь! Не возьмешь! – Гуськов шарахнул недопитое шампанское о ближайшее дерево и оттолкнул обиженно заворчавшего товарища. – Придет время, и индюки полетят! Нет ничего невозможного, надо только очень захотеть!

      Гуськов встал – глаза горят, грудь вздымается, кулаки сжаты – и дал торжественную клятву научить индюков летать.

      – Я