Легенда об Уленшпигеле. Шарль де Костер

индульгенции, братья; есть на всякие цены: за крузат, за червонец, за английский соверен. Принимаем и мелкие деньги. Покупайте. Покупайте. Здесь священная торговля: здесь есть товары для всякого – для бедного и богатого. Но в долг, братья, к великому горю, мы давать не можем, ибо покупать прощение и не платить за него наличными – преступление в глазах создателя.

      Монах, собиравший деньги, молча потрясал блюдом. Флорины, крузаты, патары, дукатоны, денье и су[78] сыпались в него градом.

      Клаас, считая себя богачом, уплатил флорин, получив за него отпущение на десять тысяч лет. В подтверждение монахи выдали ему кусок пергамента.

      Вскоре они увидели, что не купивших себе индульгенции осталось в Дамме всего несколько закоренелых скупцов. Тогда оба перебрались в Гейст.

      LV

      В хламиде богомольца и с отпущением грехов в суме покинул Уленшпигель Рим. Бодро шёл он вперёд и так пришёл в Вамберг, который славился лучшими овощами в мире.

      В трактире, куда он направился, его встретила приветливая хозяйка со словами:

      – Молодой мастер, хочешь поесть за деньги?

      – Конечно, – ответил Уленшпигель, – а за какие же деньги у вас едят.

      – За шесть флоринов на господском столе, за четыре на купеческом, за два на общем.

      – Чем дороже, тем лучше для меня, – отвечал Уленшпигель и сел за господский стол.

      Наевшись досыта и запив еду рейнским, он обратился к хозяйке:

      – Что ж, кума, я съел на шесть флоринов; плати, стало быть.

      – Ты издеваешься, что ли, – ответила хозяйка, – плати за обед.

      – Прелестная хозяйка, – возразил Уленшпигель, – не видно по вашему лицу, чтобы вы были неисправным должником, нет, наоборот, я вижу, что честность ваша так велика, любовь к ближнему так необъятна, что вы готовы заплатить мне восемнадцать флоринов, не то что шесть, которые должны мне за еду. Достаточно взглянуть на эти прекрасные глаза: солнечные лучи стремятся из них на меня, точно стрелы, и под их светом любовные шалости возрастают пышнее, чем бурьян в пустыне.

      – Знать не хочу никаких твоих шалостей и бурьянов – плати деньги и уходи.

      – Что! Уйти – и тебя не видеть? Лучше издохнуть на месте! Хозяйка, красотка, я не привык обедать за шесть флоринов, я бедный бродяжка, пешком пришедший через горы и долы. Я нажрался досыта, так что вот-вот высуну язык, как сытый пёс; заплатите же мне за тяжкие труды моих челюстей; я заработал мои шесть флоринов. Позвольте получить, – и я так нежно обниму и поцелую вас, как и двадцать семь любовников обнять не могут.

      – Да ты всё это говоришь из-за денег?

      – А ты хочешь, чтоб я тебя даром съел?

      – Нет, – говорила она, отталкивая его.

      – Ах, – вздохнул он, следуя за нею, – твоя кожа, точно сливки, твои волосы, точно золотистый фазан на вертеле, твои губы, точно вишни. Есть ли кто на свете вкуснее тебя?

      – Негодяй, – говорила она смеясь, –

78

Флорины, крузаты, дукатоны, соверены, экю – золотые монеты разных стран, имевшие тогда хождение по всей Европе; патары, су и денье – мелкая разменная монета, как и сольдо, упомянутый в предшествующей главе.