Три холма, охраняющие край света. Михаил Успенский

да Пердигуэрры!

      Леди посмотрела на бабку с уважением:

      – Какое лицо! Ух, какое лицо! Недаром Рембрандт любил рисовать стариков… На ней же настоящая мантилья!

      – Ну, мы пойдём, – сказал Дюк.

      – Обождите малость, – сказал начальник охраны. – Я пойду спрошу у хозяина. Невозможно думать, чтобы он вас отпустил без угощения. Подозреваю, что вы примчались с утра без молитвы, на пустое брюхо, а это непорядок. То, что подают в гостиницах…

      – Да в гробу я видела эти жареные зелёные помидоры, – пояснила Леди. – И рыбу у вас не умеют готовить…

      Сеньор Понсиано побагровел:

      – Прекрасная сеньорита, в Каталонии умеют готовить рыбу, уж будьте спокойны. Не судите о нашей кухне по гостиничным ресторанам. Просто нужно места знать… А туристы всё равно ничего не понимают, и вы в этом убедитесь. Подождите вот здесь, покурите, вам можно. А я вернусь мигом.

      – Подождем, Терри, – распорядилась Лидочка.

      Герцог Блэкбери мрачно промолчал. Паблито нравился ему всё меньше.

      Они прошли к расставленным у окна креслам и расположились под сенью пальм.

      – Ну и чего мы будем ждать?

      – А куда спешить? – сказала Леди. – Не в кафешку же идти – чашечка бурды за двадцать евро! И вообще я спать хочу… У меня джет-шок ещё не прошёл…

      – Тем более! – воскликнул Дюк.

      Ему бы давно потерять всякую надежду, но герцог Блэкбери был упорен. С горя он запалил сигару.

      – Я же сказала! – зевнула Леди и прикрыла свои зелёные длинные глаза.

      А когда открыла, перед ней уже сидела старуха в чёрном и что-то говорила – жарко и непонятно.

      – Пэрдони, сеньорэ, – разом проснулась Лидочка. – Но парлу катала. Эн эспаньоль, пор фавор.

      Старая Канделария немедленно перешла на испанский – словно в ней регистр переключили:

      – Вот я и говорю – это неспроста! Неспроста украли картинку! Это очень, очень хорошая картинка, а вор очень, очень плохой… Его никогда, никогда не поймают! А станут ловить – пожалеют, пожалеют! Скажите Паблито, чтобы не ловил его, не ловил… Паблито добрый, но он дурачок, дурачок. А вас, вас он послушает. Иначе будет беда, беда. И не ищите того, кто сделал эту картинку, сделал… Он бедный, но вы ему не поможете, нет, не поможете…

      Леди напряглась – старуха неожиданно схватила её за руку своей жёлтой лапкой в бурых пятнышках.

      – Успокойтесь, бабушка, – ласково сказала Лидочка. – Картинка самая обыкновенная, и нарисовала её одна маленькая русская девочка из одного маленького русского города. Никто её не будет искать – зачем огорчать ребёнка? Всё в порядке. Дорогие картины на месте. Всё хорошо…

      Канделария убрала лапку и поправила чёрные кружева.

      – Нет, русская девочка так не рисует, не рисует. Потому что картинка была кон дуэнде! Это вам всякий, всякий скажет, кто видел! Для кого-то она дороже самых дорогих картин, дороже десяти тысяч песет…

      – О чём она вам толкует, дорогая? – встревожился сэр Теренс. Всякий шотландец суеверен, будь за ним хоть десять Оксфордов и двадцать Кембриджей, а почтенная донна Канделария казалась