Gloria Dei. Этюд на тему «ревность». Владимир Численский

немного.

      – Вот что, – прервала она молчание, – завтра я не позднее половины десятого дома буду. Забегай, а то скучно.

      – Хорошо.

      Когда я положил трубку, отец иронически посмотрел на меня.

      – Вот уж не думал, что Аполлона воспитываю, – подначил он.

      – Ладно, пап, завязывай.

      Глава 4

      Нельзя сказать, что я вообще никогда не любил свою мать. Напротив. До самого ее побега я обожал ее, не смотря ни на что. Даже удары шпилькой не смогли вышибить этой любви, даже то, что она всегда насмехалась надо мной – и при гостях, и наедине. Хотя я всегда хорошо учился в школе, она относилась ко мне как к какому-нибудь недоумку. Она говорила, что я никогда не поступлю в институт, что на это у меня не хватит «тяму»; что меня не будут любить девушки, потому что я невысок ростом; что когда вырасту, буду таким же олухом, как и отец. Иногда она вдруг бросалась ко мне и судорожно сдавливала в объятьях мои плечи:

      – Ты мой сын. Мой. Никогда не забывай, чей ты сын! – так она приговаривала при этом.

      Иногда я замечал, как она смотрит на отца, когда он этого не видел. Взгляд ее был странен. Казалось, он полон ненависти.

      Но за что? За что она могла ненавидеть отца? Моего безобидного, интеллигентного и умного отца?

      Глава 5

      На следующий день, после занятий в институте я пристроился с конспектами на кухне и подгонял «хвосты». Раза два или три звонили ребята: спрашивали, отчего я не появляюсь во дворе уже второй день. Я отвирался, как мог – приболел, мол, плохо себя чувствую, упадок духа, в общем, все, что угодно, лишь бы не выходить к ним и не попадаться на их соскучившиеся по свежатине зубоскальные челюсти.

      К вечеру, уже когда пришел домой отец, я все еще «затворничал» на том же месте, внимательно прислушиваясь к возгласам, залетавшим извне – боялся, что они меня «засекут», когда я отправлюсь к Венерке.

      К счастью, около девяти они разошлись. У Венерки уже горел свет. Я, сдерживая нетерпение, но все же достаточно бестолково – даже сигареты умудрился забыть – собрался.

      – Пап, я пойду прогуляюсь, – традиции ради сообщил я отцу.

      – Кифару не забыл, златокудрый? – крикнул отец мне вслед.

      Я ничего не ответил. «Подначки» отца никогда не причиняли мне боли, но, тем не менее, я вдруг подумал, что мне будет очень не по себе, если отец случайно встретит где-нибудь на улице меня в обществе Венерки…

      Ее дверь была без глазка.

      Она открыла сразу, причем так, что вначале мне показалось, будто дверь приоткрылась сама собой – молча, не спрашивая «кто это?», и как бы прячась за дверью. Несколько секунд я даже не решался войти.

      – Ну, долго ждать? – неожиданно выглянув из-за кромки двери, спросила она.

      Я неуклюже протиснулся в образовавшееся пространство, боясь, что задену дверь и тем сделаю ей больно.

      Она как-то неожиданно проворно после всей предшествующей этому неторопливости прикрыла дверь и, резко обернувшись ко мне, с самой что ни на есть обычной женской улыбкой спросила:

      – Куда