Альманах «Истоки». Выпуск 12. Коллектив авторов

следу – поливальные машины,

      Чтоб вытравить их след, как травят вшей,

      Как сор метлой метут из нор мышиных.

      Я помню, будто было всё вчера:

      Вели фашистов пленных по Садовой.

      Смотрели молча. А в душе: «Ура!

      Конец пришёл затее их бредовой!».

      Потом штандарты вражеских полков

      Швыряли у подножья Мавзолея.

      А гордый стяг страны большевиков

      Витал, над Красной площадью алея.

      Фильм по роману Василия Гроссмана «Жизнь и судьба»

      Ещё хранящая тепло ушедших в бой землянка.

      Ещё в печурке теплятся уголья и огонь.

      Натянут провод. Сохнут чьи-то серые портянки.

      От них исходит то ли свежесть, то ли вонь

      В углу – топчан, небрежно застланный соломой.

      Её прикрыла наспех плащ-палатка. А на ней

      Как этой жуткой жизни искалеченной обломки —

      Тела сплетённых в жаркое объятье двух людей.

      Они решили в эту чуть затихшую минуту

      Уйти от фронтового злого ужаса в любовь.

      Они не знали в этой узкой, смрадной, тёмной мути

      Землянки, доведётся ли им повстречаться вновь.

      Но не пришлось загадывать о следующей встрече.

      Вспахал землянку бешено крутящийся фугас.

      Они горели заживо в последний в жизни вечер.

      И прежде, чем их разум окончательно угас,

      Была она единственной убийственно простою

      Мысль общая, пришедшая на ум обоим им:

      «Как хорошо, что он не увидал меня такою»,

      «Как хорошо – она меня не видела таким».

      Два рога серебрящегося в чёрном небе месяца

      Увидели лишь крошево костей в кровавом месиве.

      Василий Тёркин

      Под дождём блестит асфальт арбатский.

      По Тверской кружится жёлтый лист.

      Под зонтом с авоськой – ныне штатский

      Бывший батальонный баянист,

      Тяжкий путь прошедший до Берлина,

      Три кирзы стесавший о бетон,

      Медленно несёт пакет кефира,

      Чёрного буханку и батон.

      Помнит, как в землянке партизанской

      С вьюгою февральской в унисон

      С курским, вологодским и рязанским

      Вёл его баян «Осенний сон».

      Мог тогда парнишка деревенский

      Вывести легко мотив любой:

      Про Амур, про лес волшебный Венский.

      Про Дунай широкий голубой.

      Помнит он поток солдатской лавы,

      Текшей посреди кирпичных груд.

      Помнит, две звезды солдатской Славы

      Приколол комбат ему на грудь.

      Может, и на третью есть бумаги,

      Их хранит какой военкомат.

      Только он лежал в универмаге,

      Занятом в то время под санбат.

      А потом – колхоз, завод и стройки,

      И не знал, что есть больничный лист.

      Медленно идёт Василий Тёркин —

      Бывший батальонный баянист.

      Дождь, и не видать небесной сини.

      Мир уходит в двадцать первый век.

      Вася Тёркин – совесть всей России,

      Труженик, солдат и человек.