Кукушонок. Валерий Григорьевич Бирюков

абсолютно не зависит! Что кому выпускать и сколько – решают плановые органы. Они же привязывают каждое производство к поставщикам сырья и комплектующих, определяют адреса сбыта готовой продукции. Они же диктуют цены и тарифные ставки, которые никак не стимулируют производство. Потому-то те простецкие и немаркие товары народного потребления, что сами производим, такого убогого вида и качества, что люди просто вынуждены их покупать за неимением лучшего. В результате хороший, обычно иноземный, а не отечественный, товар можно (заметь!) не купить, а только достать по ну очень большому блату или через спецмагазины, в которые такой простой люд, как мы с тобой, доступа не имеет…

      Жора, имевший благодаря тестю такой «доступ», на последнее замечание не отреагировал, но для поддержания разговора к месту припомнил случайно услышанную беседу женщин в полупустом детском магазине, куда забежал по просьбе Дарьи за пелёнками для дочерей: «Какой кошмар! – вполголоса возмущалась одна. – Это ж как детей надо не любить! Была бы сейчас беременна, сразу бы сделала аборт – ни одежды нормальной, ни игрушек!».

      – «Советское – значит, отличное? – с издёвкой заметил Круглов и похвалил. – Хорошая деталь, есть у тебя искра божья: умеешь подмечать. А вот главного не видишь, потому что ко всему этому безобразию привык и за норму, – как должное, – принимаешь.

      – Извините, Михал Алексеич, – затевал новый спор Георгий, – но ведь построили же мы Беломорканал, ДнепроГЭС, первыми человека в космос отправили!

      – Эх ты, душа–потемки! Какой ценой, не знаешь? Когда страна распевала: «С каждым днем все радостнее жить!», одна её часть, объявленная при усатом великом вожде и учителе троцкистами, врагами народа и шпионами, сидела в лагерях и бесплатно, за баланду все это строила: тот же Беломорканал, ту же руду добывала, лес валила, а беспаспортные крестьяне за пустые трудодни хлеб растили. А другая, чтобы местами с первой не поменяться, из страха в тряпочку молчала. Или друг на друга стучала, чтобы самим в тюрьме не перестукиваться. Тебя это нисколько не смущает?

      – Хрущёв же лагеря вроде прикрыл.

      – Положим, не Хрущёв, и не все, хотя мину замедленного действия своей «оттепелью», надо признать, он под страну заложил. Ну, как та булгаковская Аннушка, что пролила на рельсы масло. На нём, помяни мое слово, когда-нибудь поскользнется и рухнет вся эта построенная на принуждении и страхе система, да еще и погребет под собой немало народа. Да, пока еще мы по-прежнему каждую осень, до глубоких заморозков не трудимся на заводах, в конторах, в научных институтах, не учимся в школах и вузах, а бесплатно пластаемся на колхозных полях, убирая хлеб, картошку, капусту да свеклу, собирая хлопок! Это у нас называется не уборкой урожая, а битвой за него. Битвой, Георгий!

      – Но, увидишь, – предрёк москвич, – и эта дармовая лавочка со временем прикроется! А если, не дай Боже, упадут цены на ту же нефть, на металл, хлопок, что за валюту продаём, а к тому дело идет, в дефиците окончательно утонем, и всё посыплется! Я ж