Август и все его камни. Катя Заяц

образом издавна разделился их класс: вот Маша – в азарте сплетен растерявшая невозмутимость мраморной статуэтки – перегнувшись через стол извозила шелковые пряди в пюре и пока не заметила ущерба, а вот Кирилл Кислов, аккуратный пай-мальчик в шотландской жилетке, нарочито небрежно касается политической обстановки и того, как подобные глупости могут на нее повлиять.

      Их приближенные, а именно те, для кого Мария и Кирилл разыгрывают ежедневные спектакли, в которых они – главные герои, такие лидеры, за которыми можно идти, которых можно слушать и поддерживать, которых можно держаться, чтобы причаститься их святых даров: красоты и высокомерия в случае Маши и ума и подражания депутатам у Кирилла.

      Августу становится смешно, когда он вспоминает, как мелким Кирюха обоссался от страха, когда они с Машкой, хихикая в кулак, заперли его в свинарнике. Что ж, теперь они почти городские, приезжают в Козье только на лето к старикам, но на призывы выйти погулять не отзываются, а значит дружба деревенщины им уже не пристала.

      Он бросает взгляд в сторону столов семиклашек, но не найдя круглого затылка брата, соскальзывает зрачками к соседнему столу, за которым устроился урод в коляске. Нага определили в параллельный класс, вот спасибо, меньше его рожу льстивую придется видеть.

      Дверь приемной отсекает его от взбудораженных школьников, чьи любопытствующие взгляды провожали его в коридоре – и благодарение короткому обеденному перерыву за их малое количество!

      Дама в малиновом поднимается из-за стола, втянув шею так, что образуется двойной подбородок, и проводит его к невзрачной двери: несмотря на уверенный стук каблуков, видно, что ей противно – противны его линялые громадные брюки, растянутая футболка, выглядывающая из-под пиджака, и грязные волосы. И запах скотного двора, что въелся в ткань намертво. Только ногти его срезаны под корень, очень чистые – только что руки мыл.

      Рядом с этой вылощенной фифой ему и самому становится себя стыдно. Он пальцем оттягивает ворот пиджака – он застегнут на все пуговки, так, чтобы скрыть убогую футболку, – и не дыша стучит. Не получив ответа, спиной ощущая сверло секретарского взгляда, Август, уже потный, прошмыгивает внутрь.

      Внутри темно.

      ***

      Лампа погашена – в крохотной комнате полумрак и только стол обласкан светом из окна; стеллаж ломится от папок, в кадке растение со стеблем столь прочным, что похоже на дерево, а на столе стаканчик с флагом Империи. Кабинет казенно-блекл и на его фоне Барнохон Расулжан выглядит неуместно, будто княжна на почте.

      – Август, присаживайся, – она кивает ему на стул, а сама остается стоять, так что он теперь ниже ее. Барнохон стоит, оперевшись грузными бедрами о стол, и ее бесконечно уставший взгляд направлен на ряды документов в шкафу.

      – Это не я, – он чешет рукав, но останавливает себя: еще подумает, что у него чесотка или вши. Она смеривает всю его тощую фигуру взглядом и говорит:

      – Видишь дела? Папки с красным стикером легко найти, – это точно, среди белых обложек бросаются в глаза те, которые