Кариатиды. Гоар Маркосян-Каспер

я люблю злых. С ними веселее. И потом, как доказал Булгаков, ведьмы неплохо выглядят. И летают к тому же. Не говоря уже о расправах над критиками, что для человека моей профессии первое дело.

      Ира рассмеялась.

      – Трепло ты, Князь, – сказал она скорее одобрительно. – Знаешь, из-за чего я разозлилась? Крутили тут по ящику, вот только что, повтор какой-то передачи. Про Окуджаву. И вообрази себе, начинает Окуджава петь, спел куплет, потом его убирают за кадр, в кадре появляется некто и начинает излагать какую-то байку из жизни барда. На фоне его же пения. И так всю передачу. Просто слов нет.

      – Это они у твоих любимых европейцев переняли, – усмехнулся Ишхан, вытаскивая из нагрудного кармана рубашки сигареты. – У них теперь модус такой. Я там насмотрелся. Делают документальный фильм про балерину, допустим. Поднимет она разок ногу, опустить уже не дают, режут. А дальше показывают, как она гримируется и одевается, потом раздевается, почти догола, между прочим, снова одевается. На велосипеде ездит, рыбу ловит или там цветы в саду подрезает. Но только без балета, это лишнее. Разве что порассуждают, какая это классная штука, жизни без него нет. Или видел я однажды фильм про Каллас. Пускают запись, ноты три-четыре, снижают звук, чтоб она своими трелями не мешала, и принимаются рассказывать ее биографию. Потом на фоне арии расписывают, как она эту арию божественно исполняла. Это ж для народа. А народу на пение наплевать, ему куда интереснее про ее роман с Онассисом. Эти журналисты просто беда, я тебе скажу. Чума какая-то. Мало нам критиков было, которые всю жизнь считали, что наши картины только повод для их писанины. Картины, музыка, книги… Так теперь еще хлеще!

      – Да?

      – Ей-богу! Представь себе, я уже стал скучать по нормальным всяковедам, что они, бедные, делали, ну напишут какое-нибудь предисловие…

      – Бредисловие, – сказала Ира.

      – Как? – Ишхан усмехнулся. – Это у тебя ничего вышло. А как насчет послесловия? Слабо?

      – Ослесловие, – ответила Ира немедленно. – Хотя это не всегда так, попадаются и неплохие, я их обычно читаю, именно послесловия, а то они, знаешь, вечно норовят в предисловии изложить тебе содержание книги. Правда, теперь ничего такого не стало, видно, неохота издателям критиков кормить.

      – Вот они и вымерли. И даже жаль немножко. По крайней мере, они свой предмет знали. А эти журналисты воображают, будто бог создал Вселенную для того, чтобы они красовались на экранах или за экранами, о ней рассказывая. Причем не про Вселенную, а про свои впечатления о ней. Не всей, конечно, о каких-то деталях. Частностях. Каких именно, им же решать. Все решают они. Самодовольства невпроворот. Три статуи в сквере увидят или пару репродукций в журнале и уже считают себя вправе рассуждать о скульптуре и живописи.

      – Ладно, не заводись!

      – Легко сказать!

      – Легко, – согласилась Ира. – А что делать?

      – Ничего. Ничего не поделаешь. В прошлом веке книги читали и ходили на выставки, а теперь и образование, и культура – все с экрана. Мировоззрение формируется телевидением. А кто на телевидении? Шантрапа.

      – А где не шантрапа? – спросила Ира, подбирая под себя