Мой личный врач. Нора Дмитриева

а ваш Персик ведет себя так, как будто все время здесь жил.

      Я хмыкнула:

      – Персик – космополит и философ, и у него дом там, где стоит его миска с едой.

      – Мы с бабулей тоже кота хотели завести, но мачеха из вредности не разрешила…

      – Может быть, не из вредности, а потому что у нее ребенок?

      – Нет, из вредности. Мы ей с бабулей даже журнал «Здоровье» подсовывали, где написано, как полезно иметь в доме кошек. Они помогают детям укрепить иммунитет и нервы лечат. Есть даже такая порода «рэгдолл», ее специально вывели, чтобы с маленькими детьми играть. Была бы кошка, Алиска бы истерик не закатывала, а то если что не по ней, то – бух на пол, ногами топает и вопит, словно ее режут.

      – Это плохо, вы педиатру ее показывали?

      – У нас свой семейный врач, академик, он говорит, что ничего страшного нет, что со временем все пройдет, просто Алиска очень возбудимый ребенок и ее нужно постоянно отвлекать, ну и какую-то микстуру ей прописал.

      «Ни фига себе, – подумала я, – академик в качестве семейного врача! В советское время такое себе только члены Политбюро позволяли… Вот ведь как демократизировалось общество!»

      – Скажи, а бабушку твою тоже этот, мм… академик лечит?

      – Он всех лечит, кроме нас с папой. Мы не болеем…

      – А что, все остальные болеют?

      – Не то чтобы очень, как бабуля, но у мачехи часто голова болит, у ее матери, тети Ксаны, ноги, у прадедушки Мити – спина… – И неожиданно предложила: – Хотите, я вам наш сад покажу?

      – С удовольствием. Ты не против, если я возьму с собой фотокамеру?

      – Нет, конечно. А почему вы спросили?

      – Ну, я не знаю, может быть, у вас здесь не разрешено фотографировать.

      – Своим можно. Правда, отца сейчас всякие репортеры достают, но сюда им не пробраться. Дядя Паша, начальник папиной охраны, сказал, если кто из них в дом просочится, он ему всю фототехнику растопчет в мелкую крошку.

      Я поежилась, представив, как тяжелые ботинки охранника давят хрупкое тело моего обожаемого «Никона D 300», но ничего не сказала.

      Сад был велик, роскошен и наполнен благоуханием. Кусты сирени, цветущего жасмина и бульденежа чередовались со стайками голубых елей и ухоженными газонами, где из нежно-зеленой травы выглядывали головки маргариток и анютиных глазок. Изящные альпийские горки соседствовали с пышными кустами белых, розовых и алых пионов, растрепанных и свежих после недавнего дождя. Причудливые деревянные мостики через журчащие ручьи, фонтанчики, шпалеры роз, куртины лилий и прочих чудесных цветов, названия которых я не знала, дополняли сей парадиз. Я накинулась на все это великолепие, как изголодавшийся пес на кусок колбасы, и только успевала нажимать кнопку на фотокамере.

      – Хочешь, я сниму тебя здесь, на мостике, на фоне вон того фонтана? – спросила я Анюту, которая стояла рядом со мной и постукивала по ноге ивовым прутиком.

      – Нет, не хочу, я не люблю фотографироваться, – хмуро ответила девочка.

      – А жаль, у тебя очень выразительное лицо…

      – Ну