Приключения Арлекина. История деревянного существа. Юрий Семёнович Зак

безжалостно жалкое тело. Словно луна, обдав холодом, отчего-то неприятным даже в горячке, другое лицо, сухое и продолговатое, с цепкими внимательными глазами.

      – Ртуть. Промывание. Возможно, дёготь. Возможно…Весьма возможно. Очень даже возможно. Но исключать нельзя. Ничего.

      Пилилилилинь…пинь…пинь…

      Что-то делают с его телом. Неважно. Уже совсем не важно. Важно другое – чтобы фиолетовые шторы, столь обольстительно манящие, укрыли, уйти в них с головой, нырнуть в них, как в океан бесконечного и безмятежного покоя, где не достанут ни эти звуки, ни вызываемая ими боль, Боги, какая же боль, он бы и закричал, но нет на то сил и лишь слабый стон прорывается сквозь сведённые судорогой челюсти…

      Пилилилилинь…пинь…пинь…

      В новой похрустывающей ученической робе он стоит посреди комнаты. Человек с грубым красноватым лицом и массивными руками, положив ногу на ногу, внимательно, но как бы полусонно, сквозь полуопущенные воспалённые веки разглядывает его.

      – Кто ты?

      Этот резкий каркающий голос со специфическим южным акцентом приводил в трепет любого из учеников.

      – Я – штык Тарабарского Короля, мастер Иосиф! – отчеканил, почти прокричал Арлекин.

      – Для чего ты есть?

      – Я есть для того, чтобы убивать и погибнуть, мастер Иосиф!

      – Что такое смерть?

      – Смерть – это награда, мастер Иосиф!

      Награда. Тёмные тугие лозы винограда оплетают его, так хочется приникнуть к ним, к чёрным сочным ягодам, источающим сок, арробы сока, но не уловить их, ускользают, сливаясь в единое лиловое колышущееся целое. Пиннь…пиллиннь…опять эти звуки вызвали боль или это боль вызывает их, уже не ясно. Но ясно теперь другое, ясно, отчего люди изобрели музыку, люди так любят говорить, что они страдают, они и правда страдают, в большей или меньшей степени, чем говорят об этом; это страдание, эта боль и порождает музыку. Люди – странные существа, им мало страдать, им надо выплёскивать свою боль на других, чтобы страдали и другие, чтобы страдали все, до кого они могут дотянуться. Для этого им и нужна музыка.

      Пиннь…пиллиннь…пилилилилинь…пинь…пинь…

      – Бедный…Бееедный…

      – Бедняжка.

      Два лица, два удивительных прекрасных лица, но таких разных. Нежно-голубые волосы и голубые же глаза, прозрачные и бездонные, как небо в летний день. Чёрные как смоль волосы, густые и немного взъерошенные, и два карих глаза, как два озорных чертёнка. Обе улыбаются, хмурятся, вглядываются в него, неожиданно прыскают от смеха, как спелый абрикос при неловком нажатии прыскает ароматно-сладким соком.

      – Да оставьте же его в покое, – раздаётся томный ленивый голос. Ну что вы там не видели. Сгниёт, наверное… Пинь…пинь…

      – Так уж и наверное, – возражает высокий девичий голос.

      – Да уж так. Наверное…Пиннь…

      Наверное. Вновь лихорадочный туман уносит Арлекина куда-то далеко, где лишь зябкая пляска образов, эхом раздающиеся голоса из прошлого и настоящего. И вновь эта страшная пустая комната,