Приключения Арлекина. История деревянного существа. Юрий Семёнович Зак

будем играть на их свадьбе. Шалунья снова прыснула со смеха, прикрыв рот рукавом.

      – А Мальвина в этом платье похожа на недозрелый огурец. И кстати…через две недели КАРНАВАЛ! – восторженно прошептала она ему в самое ухо.

      Арлекин улыбнулся и открыл рот, чтобы ответить, но его собеседница уже удалялась, тихо шелестя платьем и что-то напевая себе под нос.

      – Ах, Капитан, умерьте пыл и страсть! – раздался со сцены мелодичный и чистый голос Мальвины.

      – Не суждено женой мне Вашей стать…Отцом я Панталоне отдана, ведь он богат…а я, увы, бееееееднааа….

      При этих словах Мальвина пала на колени и, закрыв лицо руками, затряслась в неслышимых рыданиях. Зал взволнованно зашумел, но барабанная дробь решительно заглушила ропот.

      – Ах, Панталоне, ты бессовестный старик!

      Апидоро, отпустив возлюбленную, решительно переместился к краю сцены, грозно и тяжело топая ярко начищенными ботфортами и сжимая увесистые кулаки.

      – Сорву с тебя, повесы старого, парик! Когда проткну тебя я шпагою насквозь, твоё я чучело повешу там на гвоздь!

      Грозно рыча и бешено вращая глазами, Апидоро простёр руку в направлении горевшего жёлтым светом декоративного окна картонной стены увитого плющом дома.

      По залу прокатился одобрительный хохот, некоторые зрители свистели. Из общей многоголосицы восторга, в качестве соло выделялся визгливый кашляющий смех, Арлекин узнал его, это был постоянный посетитель их представлений – несколько неряшливо одетый жизнерадостного вида толстяк, занимавший всегда одно и то же место в первом ряду слева и оглушительно хохотавший к месту и не к месту. Арлекин с первых выступлений приметил его и не уставал удивляться странному чувству юмора этого зрителя. Казалось, что, смотря на сцену, он смотрит некое другое представление, не видимое другим, и его участие в общем веселье – не более чем совпадение, поскольку через несколько минут он мог точно так же весело хохотать в тот момент, когда остальные безмолвствовали или, более того, сопереживали героям спектакля.

      – В аду сгорит твоя поганая душа, к чертям богатство, пусть в кармане ни гроша!

      И выхватив из ножен саблю, Апидоро с такой изумительной ловкостью и скоростью стал вращать её над головой и вокруг себя, что, казалось, вокруг него возникло переливающееся серебряное сияние, словно в некоем коконе, сотканном из сверкающих стальных молний, он неутомимо вращал кистью, подобный древнему богу войны. Бурная овация смешалась со звуками бравурного марша, свист, аплодисменты и топот зрителей аккомпанировали рёву труб, оглушительной барабанной дроби, словно окутывавшей зал дымным пороховым запахом битвы, и мерно бились друг о друга медные тарелки, сталкиваемые невидимыми неутомимыми руками. Сабля же Апидоро, описав очередную сверхъестественной красоты траекторию вокруг его тела, столь же внезапно, как и появилась, исчезла в ножнах, а её владелец, яростно крикнув: «Берегись, Панталоне!!!», сделал обратное сальто и с оглушительным стуком приземлившись на сцену, поклонился и устремился