По законам братства. Ирина Анатольевна Костина

и понятной. Но осудить Бэллу за ее невинный фокус не мог. Как ни разу не подумал плохо о Нине. Обида была, но не было дурных слов и мыслей. Он вообще всегда уважительно относился к девушкам, к женщинам. Всегда считал, что они лучше мужчин, красивее, добрее и мудрее. Он вспомнил о мамочке, о сестре, о том отношении к женщинам, которое они воспитали в нем, о высоте, на которую подняты были его чувства к ним. От мамы всегда исходило тепло и свет, она улыбалась даже тогда, когда недомогала, чтоб не тревожить лишний раз, не вспугнуть их детской радости и ощущения надежности.

      О мамочке и сестренке он думал, когда ехал в отпуск к родителям на поезде в очередной небольшой городок недалеко от Свердловска, на юге области. В любом городе мама создавала их дом, их уют, со своими особыми запахами, полотенцами и скатертями, привычно расставляла мебель, как на предыдущей квартире.

      – Чтоб папка, когда выпьет, не заблудился, дорогу до койки находил, – тепло шутила мама, поправляя кудряшки под косынку, которую надевала, когда собиралась стряпать.

      В конце июля после практики приехала на две недели и Анюта. Вдвоем они купались в небольшой реке, жевали мамины пирожки с луком и яйцом и рассказывали истории из новой, чужой уже для всех жизни.

      Незадолго до отъезда сестра зашла на кухню, когда Володя намазывал батон золотистым маслом. Она плотно прикрыла дверь, подоткнув в косяк полотенце, чтоб та не распахивалась.

      – Чего такая загадочная? – улыбнулся Володя, показывая на бутерброд. – Тебе намазать?

      –Нет. Володя, – начала Анюта. – Мне Катя из Кытлыма письмо прислала. Нина В Свердловске сына родила неделю назад. Ей мама Нины сказала. Ты не жди ее больше, Володечка…

      Володя остановился с куском в руке.

      – Что ты молчишь? Володя? Володя! – Аня почти умоляла его ответить.

      – Сахара нет. Чай не с чем пить. Мамочка скоро придет, а сахара нет, – механически ответил Владимир.

      Он на ходу заправил рубашку, застегнул пуговицы и вышел во двор. За магазином, в кустах акации стояла сколоченная алкашами для соображений на троих лавочка, не видимая с детской площадки. Володя тупо смотрел на пикульки акации, срывал их, вычищал зеленые жесткие, почти каменные зернышки, раздавливал их пальцами и выбрасывал. «Родила сына…родила сына…Он мог бы быть моим сыном. Он должен был быть моим!»

      – Водоньки буэшь? – услышал он. Володя поднял мокрые глаза, и слезы вытекли из-под век на щеки. Он рассмотрел худющего мужичка в синих штопаных трениках с распустившимися стрелками – прострелами на коленях, синей лыжной шапочке, посеченной молью, домашних засаленных синих шлепанцах и синим носом. Он учтиво протягивал Володе стопку, манерно оттопырив мизинец.

      Увидев лицо Володи, он уверенно констатировал:

      – Буэшь! – и вручил ему граненую стопочку.

      – Буду! –Володя одним движением влил в себя водку.

      – А? Хорошо? – удовлетворенно заглядывал ему в глаза собутыльник.

      – Да. Спасибо. Так лучше.

      – Она, водонька, целебная. Я, когда не с кем поговорить, к ней и