Метро 2033.Последнее убежище (сборник). Сергей Москвин

смерть, Додон. Скребется в наши дверки, торопит…

      – Веселый ты парень, Паша… У тебя херотень химическая еще осталась?

      Киваю, словно собеседник может увидеть меня:

      – Аккурат пара ампул.

      – Давай на посошок. Еще чуть повоевать надо…

      – Давай.

      Вкладываю в его ладонь проклятую склянку, что дарует силу в обмен на остатки жизни. Мы чокаемся стеклянными шприцами.

      Химия мгновенно помогает, и Додон улыбается, легко усаживаясь на земле.

      – Жаль, ноги не слушаются. Ты привяжи меня куда-нибудь, хоть к светофору или столбу какому, и ножичков дай. Глядишь, полминутки тебе отыграю…

      Сомневаюсь, что слепому воину удастся продержаться и пять секунд, но раз он решил умереть стоя…

      – Додон, ты веришь… что все не напрасно?

      Старик недобро ухмыляется и «смотрит» на меня в упор.

      – Знаешь, почему я здесь? Почему против коменданта пошел, почему единственного родного человека в лазарете одного оставил, почему вас, врагов поганых без души и совести, в тюрьме не порешил, почему не только сам на смерть отправился, но и людей своих верных да преданных увел? А потому, Динамо, что мне в треклятой моей жизни чудеса видеть приходилось. И самое расчудесное чудо, что Антошкой зовут, мне внуком приходится. Ему папаша собственный, врач наш станционный, при рождении диагноз поставил, отмерив ровно два дня жизни. Отмерил, и руки на себя наложил: не вынес потери жены, которая при родах умерла, и собственноручно вынесенного сыну приговора. Вот только отец Михаил неделю у люльки простоял, без сна и отдыха, отмаливая у смерти душу безгрешную… И отмолил, вытащил с того света.

      Завтра моему внуку исполняется пять. Правда, шансов дожить до утра у него немного, слишком болезненный, слишком слабый – принесенная тобой зараза заберет его первым. Вот и подумай, на что рассчитывать в этом мире сироте, который был спасен вопреки всему – диагнозу, злой судьбе, смертельному приговору? Мы обязаны совершить Чудо, Геракл. Ни больше и ни меньше. За тобой долг. Верни его сполна…

      Мы молчим. Обвинение и раскаяние – слова здесь ни к чему. Лишь когда земля наполняется гулом и слышится приближение последней волны, что сметет нас без остатка, Додон тихо спрашивает:

      – Время?

      – Двадцать девять.

      – Я попытаюсь простить тебя, Динамо. Честно… По тридцать секунд на брата – хороший расклад!

* * *

      Тридцать восемь секунд. Целая вечность для слепого солдата… Тридцать восемь секунд отчаянной битвы, прежде чем рогатый монстр вспорет ему живот, от паха до груди… Кровь – горячая, пульсирующая, еще полная жизни – бьет в небо фонтаном и через мгновение обрушивается на землю тысячами тяжелых, уже мертвых капель.

      Наушник в ухе шепчет на прощание:

      – Дождь… Геракл, это дожжж…

      Все. Есть только Храм за спиной, я и море теней, что разлилось окрест. Волна, настоящий вал надвигается на меня.

      Сквозь чуть приоткрытые двери церкви слышу тайные слова, и заходящееся в агонии сердце гулкими ударами вторит им в ответ:

      «Милосердный Господи,