«Шел Господь пытать…». Элена Греко

что это правда.

      – Да, наверное. Метафизически. А телу привыкнуть надо. Или хотя бы познакомить их, эти оболочки.

      – Да тело, собственно говоря, и есть самая что ни на есть метафизика. Тогда, когда оно настоящее.

      – Мое тело сейчас не готово к мужско-женскому свиданию.

      – Не обращай на него внимания. Пусть живет своей жизнью. Доверься ему. Не готово – значит, ему виднее. Можем просто бродить по лесу. Я бы, пожалуй, хотел с тобой побродить. И даже, возможно, поблуждать. Ты приедешь, и я буду смотреть на тебя с изумлением и какое-то время не узнавать ту, с кем все утро веду эту сумасшедшую переписку. Потому что это тоже всего лишь часть тебя.

      Всего лишь часть тебя. Внутри меня это звучит еще раз – дилэем, эхом, ревером, светом и грустью космоса.

      Планета же!

      И вот я, наконец, выхожу и отправляюсь в сторону метро, и бреду по улице, и… смеюсь! Дело в том, что мне привиделись собственные похороны. Такая печальная осенняя картинка: хмарь, хлябь и все сопутствующие материалы для скорби, мужчины в костюмчиках… и почему-то – Олег Басилашвили. Он меня очень рассмешил. Жизнь удалась! – в этом настроении пугаю счастливостью редких прохожих, иду по земле в ощущении собственных достойных – украшенных мужчинами, и даже Олегом Басилашвили! – похорон, и так смеюсь…

      Окно и правда оказалось «на Москву».

      А в душе не было горячей воды.

      Стол был жестким, диван – коротким, пол – теплым, ибо ковровым, корешки книг – заманчивыми, речи – вкусными, и все это имело значение, как фон, обрамление странного человека. Мне того и надо: странного. Инопланетного. Не поддающегося типированию, анализу, не укладывающегося в рамки обыденной полусонной реальности, и оттого – катастрофически реального.

      В завершении дня – усталые всплески этого стремительного законнекчивания, прерывистая свежая, новенькая, но какая-то не по-детски прочная связь:

      – Вот это да… Ты хороший.

      – …Мне вот интересно, а стремление к сексу с инопланетянином можно отнести к разряду сексуальных перверсий?

      – Рефлексия спит…

      – Хотя бы часть тебя выспится.

      – …Думаешь, так прямо сладко засыпается после войны или секса с инопланетянином?

      – Не думаю. Совсем не думаю.

      – Разбаламученное тело, и внутри тела все стандарты расстандартизированы, и это не жалоба, ты хороший. Я очень хочу сейчас ничего не писать тебе. Иссякла речь.

      – Пожалуйста, не пиши. Я падаю в сон.

      Это был день-портал.

      Я так подумала тогда.

      А отныне каждый день с ним оказывается порталом. Еще бы: мне предназначено выдерживать странность планетарного масштаба. Планетарную странность. Хитрые тонкие улыбки настоящего мага. Не говоря уж эпитетами окружающих – всякими там «воздушный», «глубокий», «гениальный» и «потрясающий». Да, воздушный – «на журавля похож», сказал Энки. Но и на пса.

      Псовый гончий журавль!

      До сих пор мне иногда важно