Красный нуар Голливуда. Часть I. Голливудский обком. Михаил Трофименков

свой самолет советским писателям, чтоб они не опоздали на конгресс, отдал посол США в СССР – генерал Беделл Смит, будущий директор ЦРУ. А в июне в Канаде они оказались в разгар слушаний по делу Гузенко. О холодном канадском лете Симонов сложил «Митинг в Канаде», одно из самых ярких своих стихотворений.

      Я вышел на трибуну, в зал.

      Мне зал напоминал войну,

      А тишина – ту тишину,

      Что обрывает первый залп.

      Мы были предупреждены,

      О том, что первых три ряда

      Нас освистать пришли сюда

      В знак объявленья нам войны.

      Я вышел и увидел их,

      Их в трех рядах, их в двух шагах,

      Их – злобных, сытых, молодых,

      В плащах, со жвачками в зубах,

      В карман – рука, зубов оскал,

      Подошвы – на ногу нога…

      Так вот оно, лицо врага!

      А сзади только черный зал ‹…›

      За третьим рядом полный мрак,

      В лицо мне курит первый ряд.

      Почувствовав почти ожог,

      Шагнув, я начинаю речь.

      Ее начало – как прыжок

      В атаку, чтоб уже не лечь:

      – Россия, Сталин, Сталинград! —

      Три первые ряда молчат.

      Но сзади где-то легкий шум.

      И, прежде чем пришло на ум,

      Через молчащие ряды

      Вдруг, как обвал, как вал воды,

      Как сдвинувшаяся гора,

      Навстречу рушится «ура»!..

      «Митинг в Канаде» – формула советской пропаганды. К ее чести, она никогда не опускалась до ксенофобии и, верная классовому подходу, даже в самых одиозных проявлениях, вроде «Серебристой пыли» (1953), основывалась на представлении о том, что врагов СССР на Западе ничтожно мало, хотя они и узурпировали власть и прессу. Подавляющее большинство американцев – честные труженики, заполняющие «темный зал», который не виден за жалкими «тремя рядами» клаки.

      Уж за полночь, и далеко,

      А митинг все еще идет,

      И зал встает, и зал поет,

      И в зале дышится легко.

      А первых три ряда молчат,

      Молчат, чтобы не было беды,

      Молчат, набравши в рот воды,

      Молчат четвертый час подряд!

      В американской пропаганде «хороших русских» меньше, чем пальцев на одной руке: перебежчики да пара балерин, влюбившихся в американских офицеров.

      Через месяц Симонов получит третью Сталинскую премию, в январе 1947-го – четвертую (из шести) за пьесу «Русский вопрос». Газетные магнаты командируют ее героя, репортера Гарри Смита (альтер эго Симонова), в СССР, чтобы тот подобрал фактуру для антисоветского пасквиля о подготовке русскими новой войны. Но честный Смит, верный братству по оружию, напишет правду, за что лишится дома, работы, семьи. Ничего хуже в жизни Симонов не писал. Негодяи изъясняются примерно так: «Я – продажный поджигатель войны и ненавистник всего лучшего, что есть в человеке».

      Но даже мобилизованный на холодную войну Симонов не мог бы придумать реальный допрос Джона Гарфилда в КРАД.