Птичка над моим окошком…. Анна Яковлева

лавры неутомимого Леопольда Моцарта, папашки Вольфганга Амадея, не дают покоя изуверам родителям.

      Матвей издал протяжный стон и попытался засунуть голову под подушку.

      На подушке лежало что-то тяжелое и мешало. Раздражаясь все больше, Матвей подслеповато уставился на пряди светлых, выгоревших на солнце волос. Вчерашняя курортница-нудистка, вспомнил он. Имя девушки Матвей, как ни силился, вспомнить не смог. Ну не Одетта же, на самом деле…

      Гостья спала сном праведницы и выводила носом рулады. Матвей с завистью прислушался к переливам и сделал еще одну попытку вспомнить имя цирцеи. Тоня. Да, кажется, Тоня. Или Таня.

      Под пристальным взглядом Матвея нудистка завозилась, села, не давая себе труда прикрыть прелести, зевнула, открыв розовое, как у щенка, нёбо:

      – Где это?

      Прямо в глаза Матвею лез смуглый сосок.

      – Что?

      – Голоса. Где это?

      – У соседей.

      – Не повезло тебе с соседями, – сообразила Тоня или Таня.

      Кто ж спорит.

      Нудисточка сладко потянулась, на что-то надеясь, выставила себя напоказ, и, кажется, не торопилась уходить.

      Матвей ничем не мог порадовать Тоню или Таню: от ночного влечения не осталось и следа, он хотел в сортир, хотел в душ, хотел полную кружку крепкого, дымящегося чаю, но при Тоне-Тане не хотел ничего, испытывал нарастающее чувство досады и с нетерпением ждал, когда нудисточка догадается освободить жилплощадь.

      – У тебя кофе есть? – поинтересовалась та вместо того, чтобы шустро собраться и исчезнуть.

      Пришлось простимулировать.

      – Нет, в доме пусто, я только вчера прилетел и не успел ничего купить, – моментально соврал Матвей.

      Задолго до его приезда мама набила полки шкафов и холодильника под завязку.

      – Могу сгонять в магазин. – Как на беду, Тоня-Таня оказалась на редкость отзывчивой. Если повзрослевшая при свете дня нудистка продолжит в том же духе, подумал Матвей, он переквалифицируется из женолюба в женофоба.

      – Не-а, ко мне сейчас матушка приедет. Ты это, – покосился на полосатую стену Матвей, – иди домой.

      Это была безобидная ложь: матушка отдыхала в Турции и со дня на день должна была вернуться. О своем желании отдохнуть мать писала по электронке и страшно переживала, что они разминутся на пару дней. Матвей, как хороший сын, настоял, чтобы родительница не брала ничего в голову, а ехала отдыхать.

      – Позвонишь? – снова уступила цирцея.

      – Позвоню, – малодушно соврал Матвей и накрыл наконец голову подушкой.

      В этот момент за стеной рука будущего гения сфальшивила и была остановлена неумолимым хлопком:

      – Достаточно. Давай следующее упражнение. И-и-и… Птичка-над-моим-окошком, – вывел мелодию голос.

      – М-м-м, – в отчаянии промычал Матвей в подушку.

      В голове мелькнуло: существуют же какие-то законы в защиту детей от произвола родителей и учителей? И летние каникулы никто не отменял, если он правильно помнит.

      – Со второго такта, еще раз, – снова раздалось за стеной.