Добрые инквизиторы. Власть против свободы мысли. Джонатан Рауш

эти строки в довольно напряженное для свободы слова в России время. 7 марта 2019 года Госдума приняла закон о запрете публикаций, содержащих в себе “неуважение к власти”. В следующем месяце, 16 апреля, – закон о “суверенном интернете”, который при желании позволит изолировать страну от всего мира. Трудно поверить, но это действительно происходит и, похоже, не вызывает у большинства людей серьезных переживаний. Вот почему мне кажется таким важным, что на русском языке выходит книга Джонатана Рауша “Добрые инквизиторы”.

      Речь в ней, правда, идет не о внешних ограничениях, а о внутренних – тех, которые мы по разным причинам накладываем на себя сами. Американский журналист Рауш пишет о старых и новых угрозах свободомыслию: со стороны фундаментализма, эгалитаризма и гуманизма. И хотя история отношений со свободой слова в США и России очень разная, проблемы уходят корнями в общую человеческую психологию. Чтобы их разрешить, автор напоминает несколько забытый ответ на всегда актуальный вопрос: зачем свобода слова нужна нам в принципе?

* * *

      Книга Рауша попала мне в руки в начале 2010-х, когда я писала кандидатскую диссертацию о журналистской этике. Уже отгремели скандалы с датской газетой Jyllands-Posten, опубликовавшей карикатуры на пророка Мухаммеда; не за горами был расстрел радикальными исламистами редакции французского сатирического журнала Charlie Hebdo. И в воздухе уже как будто висело неодобрение в адрес “распоясавшихся журналистов”. В разговорах с людьми становилось понятно, что мало кто считает свободу слова ценностью. Вопросы вроде “Зачем провоцировать?” ставили в тупик. А принятому вскоре в России закону об оскорблении чувств верующих многие были только рады.

      К тому времени я уже несколько лет работала в СМИ и успела сделать два огорчительных наблюдения. Во-первых, практикующие журналисты в России довольно редко ориентируются на теорию журналистской этики, поэтому уровень публикаций чаще всего зависит от общих моральных принципов конкретного журналиста или его главного редактора. Во-вторых, за пределами профессии люди склонны считать, что журналистская этика подразумевает главным образом самоограничения и запреты – будто бы журналист тем этичнее, чем больше он себе запрещает.

      Надо ли говорить, что зарубежные книги по теории журналистики, которые я тогда читала, рисовали совсем другой идеал информационного устройства общества. И настойчиво подсказывали, что эти две проблемы взаимосвязаны. Ведь люди хотят, чтобы журналисты побольше себя ограничивали, так как боятся, что они своими действиями навредят обществу. А происходит это потому, что в журналистской профессии, родившейся в нашей стране фактически только после распада Советского Союза, все еще не сложилось четких моральных стандартов, которые были бы понятны всем.

      Отсюда следует простая, но не вполне очевидная мысль: правила журналистской этики существуют вовсе не для того, чтобы повысить уровень общественной духовности, а затем, чтобы расширить журналистскую свободу. Журналистская этика устанавливает правила и ограничения внутри профессии в попытках избежать давления извне. Именно свобода информации – конечная цель профессионального саморегулирования, и она же – одна из основных моральных ценностей в журналистике. На этом и делает акцент Рауш: свобода слова – это моральная ценность.

      В чем ее моральность, автор очень хорошо показывает на протяжении всей книги. Развитие знания, говорит он, наиболее эффективно происходит в обществах с либеральной интеллектуальной системой. Как и другие либеральные системы, она имеет возможность “краудфандить” ценное (в данном случае – ценные идеи) и естественным образом выбраковывать ненужное. Так же (путем отбора наиболее удачных моральных идей) развивается и моральное знание, прогресс которого мы можем наблюдать в течение последних столетий. Любые попытки ограничить свободу мысли уменьшают шансы на то, что ценная идея, в том числе моральная, будет услышана или вообще родится. А искоренять предубеждения силой центральной власти значит просто насаждать те предубеждения, которые близки этой власти. Стало быть, для более счастливой жизни всех членов общества свободу мысли и слова лучше никак не ограничивать.

      Почти все это мы слышали со времен Мильтона, но Рауш вплетает в старую канву новые детали и аргументы. Он предлагает термин “либеральная наука”, чтобы показать, как научный образ мысли помог выстроить самую эффективную на сегодняшний день систему сортировки информации (систему, позволяющую отличать истину от заблуждения). А дальше популярно объясняет, почему появившиеся на рубеже веков такие позитивные во многих отношениях социальные явления, как политкорректность, уважение к меньшинствам и стремление минимизировать психологический ущерб, могут при не удачном раскладе положить этой системе конец.

      Либертарианская и утилитаристская логика Рауша может быть не близка, но она невероятно завораживает. Иногда у автора хочется спросить, не сошел ли он с ума. Иногда возникает желание поморщиться: “Ну зачем он так?” Сидящий в глубине души поборник человеколюбия то и дело подначивает: “С такими друзьями и враги не нужны”. Но в конце, несмотря на все локальные несогласия, вдруг начинаешь понимать, что ни добрых, ни злых инквизиторов вокруг себя терпеть больше не хочется.