Десять сыновей Морлы. Magnus Kervalen

готовили в доме Морлы, не могла без презрения смотреть на негидийцев, не понимала и не желала понимать их речь. Что-то изменилось в столице, в императорском дворце – посланцы, прежде наперебой сулившие Морле бесчисленные блага, начали покидать Карна Гуорхайль. Непобедимая эрейская армия, которая вот-вот должна была прийти на помощь Морле в его войне с Хендреккой Моргерехтом, оказалась такой же призрачной, как и обещанные дары – и от дружбы с «хризским роггайном» у Тьярнфи Морлы остался лишь бесполезный титул – никто в Гуорхайле не мог его толком выговорить – и столь же бесполезная жена. В ту пору, когда Морла, не привыкший к тонкостям эрейской дипломатии, негодовал на вероломных хризских росомах, Исилькратис родила ему сына.

      Она назвала дитя Валезириан, в честь своего отца, тирванионского наместника Валезия Камламетена. Морле не понравилось странное для его уха хризское имя, но женщина вправе наречь своего первенца так, как ей вздумается, – и Морла махнул рукой. Ему не было дела до маленького хриза, росшего у юбки матери среди страшноватых изображений хризских богов и душистого дыма, от которого кружится голова, среди строгих, похожих на ворон истинноверок, беспрерывно шепчущих что-то на своем языке (Морла принимал их за ведьм, а их молитвы – за заклятия).

      Валезириан помнил, как пугалась мать, когда к ней входил этот некрасивый рыжий человек с глазами точно у хищной птицы, – как волновались монахини, еще плотнее окружая свою благодетельницу, как кормилица заслоняла его тучным телом и как духовник матери бегал глазами, скороговоркой переводя слова негидийца. Сонный, наполненный воскурениями и скукой воздух сгущался, окрашивался тревогой и неясным страхом – и что-то сжималось у маленького Валезириана в животе, хоть он и не понимал, что случилось со взрослыми. Выглядывая из-за широких бедер кормилицы, он со страхом и в то же время с любопытством смотрел на чужака, пытаясь угадать, что в его лице или фигуре внушает остальным такой ужас и такую глубокую неприязнь. Наверное, это всё из-за длинных, желтоватых когтей у него на руках. Или из-за зубов, тоже желтоватых и заостренных, как у демонов на страшных картинках из книг, которые читали вслух для матери. Но волосы у этого человека, светло-рыжие, были заплетены в две косы, а в ушах висели серьги – это казалось Валезириану смешным и нелепым, и он дивился, отчего взрослые не смеются.

      Однажды чужак заметил его взгляд и сказал что-то, щелкнув пальцами. Духовник оглянулся на Валезириана – мальчик заметил тревогу в его взгляде. «Подойди к отцу, дитя», – велели ему. Валезириан вышел из-за кормилицы, сделал шаг и нерешительно оглянулся на мать – та не произнесла ни слова, не пошевелилась, только побледнела так, словно с ее лица сошли все краски. Это испугало Валезириана – он подумал, что сделал что-то дурное и мать на него сердится, как частенько бывало. Но тут духовник легонько подтолкнул его, и Валезириан оказался прямо перед чужим человеком.

      Валезириан оробел. Он боялся задрать голову и взглянуть чужаку в лицо,