В Баграме всё спокойно. Александра Евгеньевна Шалашова

вообще за нами, дождь заканчивается, хотя уже думается, что из дождя выведутся мокрые зеленые игуаны с зародышами крылышек около шестого позвонка, но дождь заканчивается, и чей-то голос орет на построение.

      ***

      Но у них нет никакой библиотеки. Он сразу говорит об этом, наклонив голову и сдвинув брови, словно собирается на кого-то броситься. На погонах две звездочки, но виднеется след от третьей, и голову он наклоняет для того, чтобы след всегда был в тени. Но вижу – не знаю точно, отчего, но мне кажется отчего-то неправильным, чуть ли не постыдным, хотя и не знаю почему. У лейтенанта Трошина темные шершавые руки – точно в мокром жёлтом песке. Неприятные.

      – Асадулла тебе чемодан тащил?

      – Наверное. Парень смуглый. Но по-русски говорит хорошо.

      – Да кто б ему тут дал нехорошо-то говорить. Туркмен нет – так что ходи себе. Ну да там с нашими девками познакомишься, привыкнешь сама. А Асадулла – неплохой парень, хоть и местный. Таких-то как раз много, но ты не бойся.

      – А чего бояться-то?

      – Да кто ж тебя знает, вылезешь ночью – а тут рожа эта коричневая, и зубы светятся. Заикой стать недолго. – Лейтенант смотрит какими-то слишком светлыми и неправильными для этой земли и ветра глазами – ресницы белёсые, коротенькие, а глаза в красных прожилках, будто и в них тоже песок попал.

      – Но у меня из военкомата предписание – сказано: заведующей библиотекой. А библиотеки нет. Что теперь делать –и назад?

      – Чего ж назад-то сразу… Организуем тебе библиотеку. Ленин есть; да у меня где-то «Остров сокровищ» завалялся – маманя с собой дала, вроде как я книженцию в детстве любил. А так – в агитбригаду пойдешь, будешь песни на пару с Ленкой распевать, да «Памятку интернационалисту» ребятам читать. А то сами уж они в руки не возьмут, знаю я их. Ну что?

      – Да я петь не умею… И памятку вашу сама только один раз и прочитала, на стенде в военкомате.

      – В школе по пению какая оценка была?

      – Пятерка.

      – Ну так что ж тогда разговоры разговаривать. В комсомоле?

      – Да… со следующего года в партию…

      – Тогда бери пальтишко и дуй в модуль пять. Там как раз бабы наши и живут.

      В пятом модуле три двухъярусные койки и узкий стол на неровных, в пятнах расползающейся краски, ножках. На столе лежит пластмассовая солдатская фляжка в чехле из мешковины, и стоит «Рекорд-6» – я сразу узнала его, но думала, что таких уже и нет нигде. От него звук слабый и фигуры движутся почти на грани контрастности, будто парень из «Утренней почты» покрыт пылью, осевшей на кинескоп. Стены – шершавое дерево, наскоро промазанное морилкой, и если провести ладонью, будешь потом иголкой над сизой короной спиртовой горелки искать занозы – будет больно, зато поймешь, что строил модуль неизвестно кто, какой-то стройотрядовец с пятнами на хэбэ и с прыщами на шее от жуткой грязищи, ладонями, заскорузлыми от лопаты и ржавой железной воды, которая даже с серым щелочным мылом ничего не смывает, и наплевать ему было, кто сюда потом приедет